Спустя сутки, 17 ноября к исходу дня, войска 30-й армии действовали уже в трёх расчленённых группировках: за Волгой — у Поддубья, Судимирок, Свердлова; на южном берегу Волжского водохранилища — в районе Ново-Завидовского и Завидова; восточнее реки Ламы — на участке Дмитрове, Гришкино. Брешь между группировками, действовавшими в районах Ново-Завидовского и Дмитрова, увеличилась до 20 километров.

«Для уяснения обстановки и оказания помощи командующему 30-й армией, — вспоминал Конев, — я направил в его штаб исполняющего обязанности начальника штаба фронта, генерал-майора Е.П. Журавлёва. Туда же прибыл и член Военного совета Западного фронта Д.А. Лестев. Гитлеровцы нажимали. Их авиация беспрерывно бомбила войска и тылы армии. В один из налётов фашистских стервятников бомба попала в избу в Завидове, где находились Хоменко, Журавлёв и Лестев. Был ранен Журавлёв и убит Лестев. Это была очень тяжёлая утрата — Лестев пользовался большим авторитетом, стойкий коммунист, душевный человек и мужественный воин.

К 17 ноября положение на фронте ещё более обострилось. Противник упорно теснил фланговые армии Калининского и Западного фронтов».

Семнадцатого ноября Ставка приняла решение передать 30-ю армию в состав Западного фронта. Жуков со свойственной ему решительностью отстранил генерала Хоменко от должности командарма и назначил на его место генерал-майора Д.Д. Лелюшенко[45].

Дмитрий Данилович Лелюшенко, талантливый командир, танкист, Герой Советского Союза, к тому времени только что вернулся из госпиталя. В октябре в районе Можайска он был тяжело ранен. Жуков, обладавший феноменальной способностью из массы военачальников выбирать, а в критический момент буквально выхватывать нужных ему людей и расставлять их на нужные места, точно определил, кто сможет справиться с ситуацией в районе Волжского водохранилища.

Впоследствии генерал Лелюшенко будет успешно командовать 30-й армией в ходе многих операций на Ржевском и других направлениях в составе Калининского фронта. Затем война разведёт пути двух генералов, но в 1944-м снова сведёт на 1-м Украинском. Конев будет командовать фронтом, а Лелюшенко — 4-й танковой армией. Конева уже назовут в войсках «Солдатским Маршалом». А Лелюшенко — «Генерал “ВПЕРЁД!“». Но это будет нескоро…

А тогда, в середине ноября 1941-го, когда центр тяжести боёв сместился в полосу Западного фронта, Коневу было поручено действовать таким образом, чтобы противник не смог снять для усиления своей ударной группировки ни одной дивизии, ни одного танка.

Говорят, что именно в эти дни Конев завёл себе палку.

Ох уж эта палка! О ней порой говорят больше, чем о том, что действительно тогда решало судьбу фронта в районе Калинина и Торжка. Мол, генерал Конев был настолько неотёсан и груб, что выстругал себе специальную палку, чтобы бить ею проштрафившихся командиров. Что ж, давайте разберёмся и с палкой.

Слово — очевидцам.

Генерал Громов: «…мы дрались на Калининском фронте. В конце 1941-го, в начале 1942-го, трагическая, кошмарная обстановка была. Длина фронта — 580 километров. В одном месте “мешок” подозрительный. И танки лезут со всех сторон. Каждый день меня “расстреливал” Конев за то, что я танки не отражаю. Я Конева в душе уважаю. Он грубоватый, как топор, может врезать палкой, но довольно быстро отходил, иногда понимал, что не прав. Как он меня распекал! “Это что же вы делаете? Вы чем командуете? Вы знаете, что такое Ил-2? Да он если 'эрэсом' по танку даст, танк переворачивается!” — “Товарищ командующий, я просил всех командармов, кто какую новинку получит, особенно танки немецкие, доставлять мне на полигон, чтобы я мальчишек приучал, и мы сами бы понимали, что за штуковина и как её раскусить”. Как же он меня пушил: “Хоть ты и национальный герой, но я тебе спуску не дам!” У него было такое представление, что Ил-2 — идеальный самолёт, и как только появится, от его выстрелов, от “эрэсов” всё летит. Но ничего подобного. Может гусеницу разорвать, если попадёт в слабое место, вмятину хорошую сделать. Вот когда на нём противотанковые бомбы появились, ПТАБы, другое дело…»

Свои мемуары бывший комбриг и командующий ВВС Калининского фронта написал очень откровенно, правдиво, особо не оглядываясь на авторитеты и высокое положение тех, с кем в годы войны был рядом и на равных. Палкой от Конева, видимо, попадало и ему. Но об этой пресловутой палке генерала он упомянул без обиды, без злобы. Притом отметил одну из замечательных черт характера своего бывшего командующего — незлопамятность, отходчивость. Однажды Конев, став свидетелем невыполнения одним из лётчиков-истребителей приказа, сразу же распорядился: «В расход!» Громов рассудил по-своему: понимая, что в воздухе в момент боя лётчиком может овладеть минутная слабость, объявил тому наряд вне очереди и ни в коем случае больше не попадаться командующему на глаза. Но через несколько дней Конев увидел того лётчика и спросил Громова, почему тот не выполнил его приказ. «Выполнил, — сказал Громов. — Вы приказали его в расход, вот он на кухню и пошёл…» Конев только головой покачал и больше к этой теме не возвращался.

Но вернёмся к палке. Потому как она всё же была. Главный маршал авиации А.Е. Голованов рассказывал писателю Феликсу Чуеву, что Конев был удивительно храбрым человеком. Командуя Калининским фронтом, он получил донесение, что одна из рот оставила свои позиции и отошла. Иван Степанович поехал туда и, лично руководя боем, восстановил положение. «Правда, — говорил Голованов, — я был свидетелем, как Сталин ругал его за такие поступки и выговаривал ему, что не дело командующего фронтом лично заниматься вопросами, которые должны решать, в лучшем случае, командиры полков, но храбрых людей Сталин очень уважал и ценил».

— Я тебе скажу следующее дело, — продолжал Голованов. — Конев иной раз бил палкой провинившихся. Когда я ему сказал об этом, он ответил: «Да я лучше морду ему набью, чем под трибунал отдавать, а там расстреляют!»

Сталин, конечно же, знал о палке Конева. Но ни разу ему не выговорил. Видимо, разделял его прямоту и желание решать некоторые проблемы, минуя трибунал.

Палка же, как рассказывала дочь маршала Наталия Ивановна, у Конева появилась по причине того, что в этот период у него обострились некоторые застарелые болезни. После Вяземской катастрофы открылась язва желудка. Вернулась боль в ноге, да такая, что иногда по нескольку дней хромал. Ещё до войны, готовясь к какому-то смотру войск, он упал с коня и повредил ногу. Вот и завёл себе, как в народе говорят, третью ногу…