Домой мы вернулись в два ночи. Дом заперли, и я, не сняв накидки, поднялась к себе и долго стояла у окна, в котором чуть приподняла фрамугу, чтобы чувствовать новогодний дождик. В три часа на лодках еще трезвонили колокольчики, с реки доносились голоса, по улице шныряли мальчишки; но потом гомон и суета на мгновенье стихли, и ночь стала абсолютно беззвучной. Сеял мелкий дождик, настолько мелкий, что не мог возмутить поверхность Темзы, сиявшую, точно зеркало, в котором фонари мостов и набережных отражались извивающимися красными и желтыми змеями. Тротуары отливали синевой, будто фарфоровые тарелки.

Никогда не думала, что в ночной тьме такое разноцветье красок.

На другой день мать куда-то ушла, и я поехала к Селине. Ее вернули в прежний отряд, где она вновь получает обычную тюремную еду, вяжет чулки и находится под присмотром доброй миссис Джелф. Я вспомнила, как некогда оттягивала радость нашей встречи и сначала заходила в другие камеры, а затем не поднимала глаз, пока мы не оставались вдвоем. Но разве возможно медлить сейчас? Что мне до того, что подумают другие? Я задержалась у пары камер, поздравила узниц с Новым годом и через решетку пожала им руки, но все здесь воспринималось по-другому: я видела лишь скопище бледных женщин в грязно-бурых балахонах. Кое-кого из моих знакомиц отправили в Фулем, Эллен Пауэр умерла, а новая обитательница ее камеры меня не знала. Мэри Энн Кук и фальшивомонетчица Агнес Нэш, казалось, мне рады. Но я пришла к Селине.

— Что вы успели сделать? — тихо спросила она, и я рассказала о том, что узнала от Стивена.

Селина полагает, что с деньгами тянуть не стоит: лучше сейчас забрать из банка все, что удастся, и хранить у себя, пока мы не будем готовы. Я рассказала, как сплавила мать в Маришес, и она улыбнулась:

— Вы умница, Аврора.

Это ее заслуга, ответила я; она действует через меня, а я всего лишь посредник.

— Вы мой медиум, — сказала Селина. Она подошла чуть ближе и взглянула на мое горло под воротником. — Вы чувствуете, что я рядом? Чувствуете, что я окружаю вас? Мой дух приходит к вам по ночам.

— Я знаю.

— Бархотку носите? Дайте взглянуть.

Я оттянула воротник и показала бархатную полоску, плотно и тепло облегавшую мое горло. Селина кивнула, и бархотка стала еще туже.

— Очень хорошо. — Шепот Селины гладил меня, точно пальцы. — Она притянет меня к вам сквозь тьму. — Я шагнула к ней. — Нет... Нельзя. Если нас увидят, меня отдалят от вас. Подождите немного. Скоро вы меня получите. И тогда... я буду так близко, как вы захотите.

Голова моя поплыла.

— Когда же, Селина?

Решать мне, ответила она. Нужно выбрать ночь, когда мать уедет и все будет приготовлено.

— Мать уезжает девятого, — сказала я. — Наверное, можно в любую ночь после этого числа...

И тут мне пришла мысль. Я улыбнулась и даже, по-моему, засмеялась, потому что Селина прошептала:

— Тише! Миссис Джелф услышит!

— Извините. Просто... есть одна ночь... если вам не покажется глупым... Двадцатое января... — Она не поняла, и я опять чуть не рассмеялась. — Канун святой Агнесы!

Взгляд ее по-прежнему ничего не выражал. Помолчав, она спросила: день вашего рождения?..

Я покачала головой, повторяя: канун святой Агнесы! Канун святой Агнесы![19]

— И к выходу в глубокой тишине, — начала я, — две незаметно проскользнули тени...

Храпит привратник, привалясь к стене...

...на стертые ступени

Упав, засовы тяжкие гремят:

В распахнутую дверь ворвался снежный ад...[20]

Селина не понимала... Не понимала!

Я смолкла. В груди шевельнулись тревога, страх и просто любовь. Откуда ей знать? — подумала я. Кто мог ее этому научить?

Ничего, все придет, сказала я себе.

После темного круга мисс Драйвер осталась. Она приятельница мисс Ишервуд, которая в прошлом месяце имела приватную встречу с Питером и теперь говорит, что никогда еще не чувствовала себя так хорошо, а все благодаря духам. «Вы похлопочете, чтобы Питер и мне помог, мисс Дауэс? — просила мисс Драйвер. — Я пребываю в сильном беспокойстве и подвержена странным припадкам. Мне кажется, я весьма схожа с мисс Ишервуд и нуждаюсь в развитии». Она получила то же лечение, что и ее подруга, но времени ушло больше — полтора часа. Питер сказал, что ей следует прийти еще раз. 1 фунт.

Развитие мисс Драйвер, один час. 2 фунта.

Первый сеанс для миссис Тилни и мисс Ноукс. Мисс Ноукс — боли в суставах. 1 фунт.

Развитие мисс Ноукс. Питер держит ее за голову, а я сижу на корточках и дышу на нее. 2 часа. 3 фунта.

Мисс Мортимер, зуд в спине. Чересчур нервная.

Мисс Уилсон, ломота. На взгляд Питера, уж больно проста.

Неделю назад все уехали в Уорикшир. Стоя в дверях, я смотрела, как грузят багаж, потом на руки, что махали из окошек отъезжающей кареты, а затем поднялась к себе и поплакала. Матери я позволила себя расцеловать. Хелен я отвела в сторонку и сказала:

— Благослови тебя Господь.

Ничего другого в голову не пришло. Хелен засмеялась — было странно слышать от меня нечто подобное.

— Через месяц увидимся, — сказала она. — Напишешь мне?