Он увидел, как трясутся ее плечи. И хотя это было нарушением правил, он ничего не мог с собой поделать. Проскользнув в палату, он сел на койку.

— Не плачьте, — сочувственно пробормотал он. — Вам вовсе не обязательно видеть кого-то, если вы не хотите. Многие пациентки не хотят никаких внешних контактов.

София повернулась и взглянула на него восхитительными глазами цвета расплавленного шоколада. Желудок Карлоса перевернулся, как оладья на сковороде.

— Разве со временем не становится легче?

Нет. С каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой обстановка становилась все более удушливой и угнетающей.

Карлос знал, какой тяжкий урон наносит человеку жизнь в подобном заведении. Безнадежность, отчаяние, сознание, что ты никогда не выйдешь на свободу, что это останется твоим миром до последнего вздоха, унылым и бесцветным.

Но он не мог заставить себя сказать это Софии.

— Конечно, становится.

— Я бы встретилась с ним, — вырвалось у Софии, — если бы у меня была надежда выбраться отсюда. Если бы у меня было будущее. Если бы я могла хоть что-то предложить ему… но если всего этого нет, жестоко обнадеживать его. Он должен меня забыть.

— Постарайтесь отдохнуть, — шепнул Карлос, укутывая ее одеялом и осторожно погладив по волосам, прежде чем уйти, но предварительно оглядев коридор, чтобы убедиться, что его не заметили. Ни души. Как всегда в день посещений.

Карлос никогда не видел Мэтта Дейли. Но точно знал одно: он никогда не забудет Софию. Эта женщина незабываема.

Мэтт направлялся к шоссе, соединявшему два штата. Его новый «рейндж-ровер», сделанный по спецзаказу, был единственной машиной на дороге. Голая пустыня простиралась во всех направлениях. Океан пыли и пустоты. Как моя жизнь. Скорбь и опустошение…

Весь мир считал, что Мэтт Дейли начал новую жизнь. Внешне так и было. После нескольких лет изнуряющей лечебной физкультуры он вопреки всем предсказаниям научился ходить и теперь опирался только на трость. Его имя редко упоминалось без эпитета «выживший». Его документальный фильм о деле Азраила, любовно снятый на почти нищенский бюджет, потому что Мэтт сам хотел его редактировать и монтировать, заслужил всемирную славу и признание. Мэтт не делал секрета из того факта, что является защитником Софии Баста. Недаром он свалил вину за все убийства исключительно на Фрэнки Манчини. Несмотря на то что присяжные на суде весьма эффективно доказывали то же самое, многие до сих пор были не согласны с приговором, и в их числе Нэнси Грейс с телеканала Эйч-эн-эл. Грейс с самой ночи ареста жаждала получить голову Софии на блюде. Но, как ни странно, именно уничтожающий отзыв ведущей «Фокс ньюс» обеспечил его фильму куда более широкий круг зрителей, чем мог надеяться Мэтт. Показанный в Азии, в частности, в Индии, как и в Америке и Европе, фильм стал настоящим коммерческим хитом. Мэтт Дейли был не только «выжившим», но и богатым, успешным — победителем. Но все это не имело значения.

Он не ожидал, что сегодня Лайза согласится с ним увидеться. За четыре года он привык к ее отказам. Но все же надеялся. Надежда его и погубит.

Мэтт свернул на бесплатное шоссе. Теперь, когда он был один, слезы струились по его лицу. Он покорно отдавался боли. Иногда, правда, пытался сопротивляться, твердил себе, что должен что-то сделать, взять депрессию за горло, поставить ее на колени и победить. Но чаще всего просто ждал, что боль одолеет его, и тогда он помчится к краю обрыва и не нажмет на тормоза. Сбросит свое бремя. Станет свободным.

Когда-нибудь…

Клер Майклз пила кофе за угловым столиком в «Ле Пен Квотидьен» в Брентвуде, ощущая при этом удивительное умиротворение. За окном стоял прекрасный июньский день. Прошло девять месяцев со времени последнего неудачного визита Мэтта в «Алтасито», и их жизнь наконец стала меняться к лучшему. Клер приехала в Сан-Висенте на новом «мерседесе»-кабриолете, подарке Мэтта на день рождения, упиваясь синевой небес и солнечным сиянием, наслаждаясь видом цветущих акаций, которые обрамляли широкую дорогу. Даже природа, казалось праздновала вместе с ней, взрываясь бурей цветов, запахов и радости в честь радостных событий в жизни брата.

Все это было не похоже на тот ужасный день в октябре прошлого года. Она помнила его так, словно это было вчера. Мэтт позвонил ей из придорожного кафе на трассе «Аи-5», рыдая в трубку, почти не в силах говорить, даже сказать, где находится. Нервный срыв был катастрофическим. Клер повезла его в Уайлдвуд, в реабилитационный центр в Толаса-Лейк, где подписала бумаги в качестве ближайшей родственницы. Когда она уезжала, Мэтт едва помнил свое имя.

Но, к счастью, этот срыв оказался скорее полезен для него. Уже через десять дней он смог принимать посетителей. Всего через восемь недель депрессия, пожиравшая Мэтта более пяти лет, с того дня как София Баста одурманила его и оставила в номере гонконгского отеля, отступила. Клер заплакала, впервые услышав его смех. И он смеялся не одними только губами, но и глазами, всем своим существом — как в старые добрые времена. Он набрал так необходимые ему двадцать фунтов, стал регулярно заниматься гимнастикой и даже поговаривать о будущем. И что всего важнее, перестал говорить о Лайзе-Софии, Эндрю Джейксе и обо всем, связанном с убийствами Азраила. Произошло чудо.

А впереди ждали новые чудеса.

В реабилитационном центре Мэтт встретил женщину по имени Касси — разведенную, лечившуюся от алкоголизма. Оба сразу потянулись друг к другу, и, несмотря на все опасения Клер, они с мужем при встрече нашли Касси именно такой, как описывал ее Мэтт, милой и веселой. На прошлой неделе, после быстрого, но на удивление счастливого, без малейших намеков на драму романа, слишком нежного, чтобы быть страстным, Мэтт и Касси объявили о помолвке.

— Привет, сестренка. Прости за опоздание.

Пробираясь между столиками, одетый в шорты цвета хаки и голубую футболку с логотипом Калифорнийского университета, Мэтт казался воплощением здоровья и счастья.

— Привет! — просияла Клер. — Касси не с тобой?

— Только что отвез ее на пилатес. А что, я недостаточно хорош для тебя?

— Сойдешь. — Клер, широко улыбаясь, положила на стол маленький сверток в золотой бумаге.

— Это мне? — приподнял брови Мэтт.

— Разве я не могу делать подарки? Это в честь вашей помолвки. Но не слишком волнуйся, там нет ничего особенного.

Мэтт развернул сверток. Внутри оказались простые, но элегантные антикварные мужские часы на потертом кожаном ремешке в корпусе из розового золота. На задней крышке были выгравированы переплетенные инициалы «М» и «К» и дата помолвки.

— Ничего особенного?! Господи, Клер, да они роскошные! Должно быть, стоят целое состояние.

— Не совсем, — солгала Клер. — Я счастлива, потому что счастлив ты. Ты заслуживаешь их, Мэтт. Правда.

Мэтт былсчастлив. Не то, чтобы безумно и безрассудно. Он не испытывал того безоглядного восторга, как на Бали с Лайзой. Но в каком-то смысле, твердил он себе, то, что было у них с Касси, так же бесценно. Касси дала ему мир, спокойствие и радость жизни. Ей было плевать на его деньги, она совсем не походила на Ракель и никогда не расспрашивала его о прошлом. Любящая Касси была выбором, сделанным Мэттом сознательно. А любовь к Лайзе была порывом, непреодолимым притяжением мощного и опасного наркотика. Мэтт никогда не забывал подъем, который чувствовал в то время. Но он знал, что этот наркотик едва его не убил, и не собирался возвращаться к прошлому.