Затем слово было предоставлено сторонникам Л.Д. Троцкого — на сей раз А.И. Окулову, который, как это ни «странно», вернул дискуссию в изначальное русло, т. е. к обсуждению вопроса о привлечении военных специалистов в контексте взаимоотношений Троцкого и большевиков, находившихся на центральной работе, с военными партийцами на фронтах. Окулов обрушился на царицынцев с критикой их баржей смерти, политики на местах, вызвавшей озлобление населения, признаниями бывшего члена РВС 10-й армии Ф.К. Минина, что этот военный совет «называется революционным потому, что он имеет право отменять все законы центра в революционном порядке». Последнее обстоятельство не вызвало бы ни у кого удивления еще в 1918 г., когда Наркомат по внутренним делам РСФСР боролся с аналогичными заявлениями тысяч местных советов, не подчинявшихся центральному правительству, но в марте 1919 г. казалось опасным анахронизмом. Тем более дико было то, что светлую мысль о природе революционности озвучил видный большевистский организатор. Итоговый призыв также соответствовал остроте момента призвать «к железной дисциплине […] друг друга и всех товарищей по партии», т. е. задушить оппозицию и оппозиционеров на корню. Причина такой открытости ясна: за А.И. Окуловым теперь стоял не только весьма сомнительный, по крайней мере, для военных делегатов, авторитет Л.Д. Троцкого, но и ленинский ЦК РКП(б), включая связанного партийной дисциплиной И.В. Сталина.

К.Е. Ворошилов ответил достойно: контробвинением А.И. Окулова в показательных командировках в Царицын с целью «разогнать, дезорганизовать и уничтожить» 10-ю армию только за то, что эта армия была «образована […] не военспецами» и «обходилась безо всяких военспецов». И сослался, как до него Е.М. Ярославский на доклад членов ЦК И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского, на авторитет… председателя РВСР Л.Д. Троцкого, который, обследовав организацию конницы, «расцеловавшись с командиром, заявил: “Нас пугали, что мы не в состоянии организовать кавалерии, но то, что я вижу, я не видел никогда, ни на одном фронте, это кавалерия, которой не было в царской армии”». Понимая, что Троцкого уже не свалить, Ворошилов решил, по крайней мере, добиться того, чтобы с мнением оппозиционеров считалась. Упрекнув Ленина за поддержку сторонников регулярной армии в вопросе о «взятии» Украины, он призвал учитывать «обстановку» и специфические условия конкретных армий и регионов вместо бездумных угроз тюрьмой за самочинные захваты городов.

И.В. Сталин фактически предал военную «оппозицию», нехотя выступив по просьбе В.И. Ленина в защиту тезисов ЦК: против своей же — царицынской — группировки. Впрочем, в предсъездовские дни он честно попытался уговорить своих соратников разъехаться по фронтам. Начал И.В. Сталин все же с возражений A.И. Окулову и с реверанса К.Е. Ворошилову, С.К. Минину и другим соратникам по обороне «Красного Карфагена»: «положение [в Царицыне] в течение двух месяцев не улучшалось, в виду неорганизованности аппарата снабжения в центре. Об этом знают т. Окулов, т. Троцкий, Совнарком и другие товарищи (судя по построению фразы, под термином “СНК” Сталин зашифровал Ленина. — С.В.). Я это говорю для того, чтобы снять тот позор, который набрасывает т. Окулов на армию. Плохо ли, хорошо ли, но она отстояла Царицын, который теперь у Красновских сторонников называется Карфагеном…». (На своем экземпляре стенограммы, как раз над восхвалением Царицына и критикой председателя РВСР, Ворошилов жирно указал: «т. С[талин]».) После реверанса и обвинения Окулова в искажении фактов, Сталин высказался по основному вопросу совещания: представленный B.М. Смирновым проект «неприемлем, т. к. он может лишь подорвать дисциплину в армии и исключает возможность создания регулярной армии».

Но завершил свою речь «чудесный грузин» по-настоящему чудесно: призвав проголосовать за тезисы Сокольникова, Сталин упомянул о результатах совместной с Дзержинским ликвидации «Пермской катастрофы». А конкретно — о том, что в нарушение декрета о мобилизации «элемента только пролетарского» на Южном и Восточном фронтах Всероссийский главный штаб направил части, сформированные из «полубелогвардейцев», и даже поставил во главе одного из полков кулака, обложенного чрезвычайным революционным налогом, что было фактом вопиющей политической безграмотности, характеризующим не столько военных специалистов из этого штаба, сколько компетентность их комиссаров. Сталин не оправдал «чаяния» Ярославского, ни слова не сказав о сути совместного с Дзержинским Отчета Комиссии ЦК РКП(б). Выступление на съезде будущего генсека явило собой прекрасный образчик легендарного сталинского фарисейства.

Ф.И. Голощекин обратил внимание собравшихся на «огромную пропасть» между «официальными представителями […] военных учреждений […] и членом ЦК т. Сталиным» и обрушился с критикой на бюрократизацию и вырождение партийной работы в армии, а Реввоенсовет Республики вполне логично обвинил в том, что ни в один из «критических моментов» он не собрал своих членов для разъяснения положения на фронтах, вследствие чего ни Совет в целом, ни его председатель в частности не знали положения конкретных армий.

Пришлось взять слово и вождю, который 21 марта внимательно записывал основные тезисы полемики. В условиях смерти Я.М. Свердлова и примирения с Л.Д. Троцким В.И. Ленин, видевший проблему шире товарищей по партии, счел «основным» вопросом, судя по записи, положение о «партийной] гегем[он]ии в армии». Вождь начал с опровержения заявления военной «оппозиции» о благополучии нарисованной Араловым картины — «наше положение грозно сейчас и будет грозно дальше», как это и показали члены РВСР Окулов и Аралов и как было отлично известно и Центральному комитету РКП(б). Ленин уверял, что именно в связи с тяжелым положением армии ЦК отправил Троцкого на фронт, прекрасно осознавая «урон», нанесенный отъездом наркома по военным делам съезду. При естественном нежелании вождя взять на себя ответственность за выработку стратегии, Ленин возложил ответственность на ЦК РКП(б) и его Бюро, заодно в очередной раз списав все промахи на покойного Свердлова. Как и Сталин, Ленин постарался не поссориться с «оппозицией» и даже серьезно подсластил пилюлю: честное признание основателем партии своей ошибки, будто в Царицыне «расстреливают неправильно», в устах руководителя, по мнению М.А. Молодцыгина, прозвучало как санкция на использование такого метода наказания.

На протяжении всего выступления вождь мировой революции старательно делал вид, будто бы тезисы В.М. Смирнова он видел впервые в жизни. Якобы, за исключением одного из пунктов, он их до заседания и в руках не держал. Воистину прав был дипломат и по совместительству великий русский поэт XIX в., заявивший накануне Крымской войны: «Бьюсь об заклад, что в день Страшного суда» в столице «найдутся люди, которые станут притворяться, что они об этом и не подозревают». Собравшиеся на заседание военной секции Восьмого съезда РКП(б) 1919 г. прекрасно понимали: заявление председателя Совнаркома о том, что тезисы В.М. Смирнова обошли его стороной, откровенный блеф. В процессе чтения стенограммы особенно радует то обстоятельство, что по ходу обсуждения Ленин исхитрился провести сравнительный анализ первоначальных вариантов тезисов Смирнова и их итоговой редакции, обратив особое внимание именно на черновик. Притом, что Е.М. Ярославский сотоварищи наверняка представили съезду отредактированный и утвержденный секцией беловик. Результат был тот, что и предсказал К.Е. Ворошилов: «отхлещут нас и провалят торжественно». Естественно, В.И. Ленин, зачитав 10-й пункт исходной редакции тезисов В.М. Смирнова, в лучших традициях Римского сената, получившего известие в сражении под Тицином, «изумился», «как же это так выходит? Мы плохо сделали, что образовали Совет Обороны рядом с Реввоенсоветом [Республики]? […] Ведь Совет Обороны никогда, ни единого раза в оперативные [вопросы] не вмешивался: […] мы прогоняем по 20–30 вопросов, касающихся снабжения Красной армии продовольствием».