Сказано было с таким выражением, будто я прежде, чем выйти на крыльцо, должен был спросить разрешения. Я вздохнул: еще один косяк со стороны девушки. Симпатичная ведь, даже красивая. А в голове такая каша, что страшно становится.

— Анастасия Платоновна, вас родители в детстве не учили, что с людьми принято здороваться прежде, чем начинать разговор? — спросил я. — Я вас давеча спас от родительского гнева, а вы даже не соизволили за это поблагодарить. Зато в очередной раз нахамили. И если в первые два раза я еще мог сделать скидку на то, что вы не знали, что оскорбляемый вами человек находится рядом и все слышит, то сейчас вы точно знали, кто находится перед вами. И выходит, что в этот раз вы оскорбляли меня намеренно. Я только не понимаю, за что. Или это принятая среди дам вашего круга форма благодарности? В таком случае я не желаю впредь с вами общаться. И надеюсь, что вы не станете искать встречи со мной иначе как для того, чтобы принести мне свои искренние — я подчеркнул это слово интонацией — извинения. Ваши прекрасные идеи о том, чтобы уравнять права женщин с мужчинами не подразумевают, что для этого нужно опуститься на уровень подзаборного отребья. Если вы думаете, что хамство и оскорбления сделают вас внутренне свободной, то вы глубоко заблуждаетесь. Пока что я увидел лишь духовную и нравственную деградацию.

Все это время, пока я читал девчонке свою нотацию, она то краснела, то бледнела, то комкала в руках тонкие кожаные перчатки. Пару раз глаза ее сверкнули, но начать спор она не решилась. Тут от стоянки послышалось:

— Владимир Антонович, пора ехать!

Понятно, Игнатьев закончил свои дела. Ну и мне здесь больше делать нечего.

— Прощайте, Анастасия Платоновна. Надеюсь, впредь вашим родителям не придется стыдиться ваших слов и ваших поступков.

Я пошел к мобилю приятеля, и тут сзади — опять сзади — раздался голос Вернезьева:

— Анастасия Платоновна, я…

Глава 28

Какие визиты, какой там Травин! Со всеми своими делами я едва не забыл забежать за отремонтированными очками к Шнидту. Да и то — не сам вспомнил, а мне Мишка подсказал. Я тут же переоделся, прыгнул на «Железного коня» и умчался. Долетел до лавки в рекордные сроки. Спрыгнул с седла, поставил мотоцикл на подножку и направился в арку, скрывающую вход в магазинчик.

Напротив двери был припаркован до боли знакомый мобиль: Настенька Боголюбова приехала в гости к деду за напутствием. Ну пускай, пускай. Мне эта девица без надобности. Заберу гогглы — и обратно. Столько дел впереди! И мобиль подготовить, и вещи собрать: все-таки на четыре дня из дома уезжаю.

Я толкнул дверь и под звон колокольчика вошел в лавку. Наученный опытом, задержался у входа в ожидании, пока глаза привыкнут к обыкновенно царящему внутри полумраку. Тот же самый молодой человек, все так же скучавший с книгой за прилавком, нынче оказался более расторопен и приветлив: наверное, получил изрядную взбучку от своего хозяина. В отличие от прошлого раза, он даже соизволил узнать меня:

— Здравствуйте, господин Стриженов. Чего изволите?

Я изволил получить из ремонта свои очки.

— Одну минуту, я осведомлюсь у господина Шнидта на сей счет, — выпалил клерк и тут же исчез за занавесью.

Вернулся он буквально через минуту.

— Господин Стриженов, ваши гогглы отремонтированы, но Альфред Карлович хочет прежде побеседовать с вами. Пройдите, пожалуйста, со мной.

Молодой человек привел меня в небольшую комнату позади торгового зала. Обставлена она была скромно: стол, кресла, небольшой диван. Явно нейтральное место, специально устроенное для переговоров. Впрочем, судя по давешней репутации Вольдемара Стриженова, и это уже большой прогресс.

Шнидт ждал меня в кресле сбоку от стола. На столе же, сервированном для кофе, лежали мои очки.

— Добрый день, Альфред Карлович, — учтиво поздоровался я.

— Добрый, добрый, Владимир Антонович. Присаживайтесь. Желаете кофия?

— С удовольствием.

— Тогда, будьте добры, налейте себе самостоятельно. Сливки, сахар — по вашему вкусу.

Я наполнил из кофейника малюсенькую чашечку, добавил немного сахара и присел в соседнее с хозяйским кресло.

— Ваши гогглы, — кивнул Шнидт на стол. — Знатно вы их приложили.

— Увы, да. И хочу вам сказать спасибо: по сути, гогглы вашей работы меня спасли.

Я взял отремонтированные очки, покрутил в руках. Внутренняя поверхность левого стакана была ровной и гладкой. Никаких следов повреждений. Да и сами гогглы выглядели как новые. Словно прочтя мои мысли, мастер извлек из кармана латунный стаканчик.

— Оправу пришлось частично заменить. Вот, полюбуйтесь.

Я принял из его рук блестящий цилиндрик. Да, это был именно мой: вот и свинцовая борозда на месте.

— Знаете, что это такое? — спросил Шнидт.

— Разумеется, — пожал я плечами. — След от пули.

— Вы так легко об этом говорите! — возмутился мастер.

— А что сейчас-то волноваться? Пуля цели не достигла, все обошлось.

— Вы слишком беспечны, молодой человек! — нахмурился старик. — Вам следовало бы известить об этом полицию.

— И что бы сделала полиция? Вот это, — я подбросил стаканчик на ладони, — говорит лишь о самом факте выстрела. Личность стрелка неизвестна. Тем более, что это я обнаружил лишь на второй день после гонки. Спасибо вам за беспокойство, но следственные действия спустя месяц после происшествия обречены на провал. Я же не забываю об опасности, и принимаю надлежащие меры предосторожности.

Насчет мер я, конечно, преувеличил. Но со времени бала покушений и даже намека на них не случалось, и я решил для себя, что неведомые столичные заказчики успокоились и прекратили попытки меня извести.

— И еще, Альфред Карлович: хотелось бы понимать ваши мотивы. Для чего вы затеяли этот разговор? Что движет вами? Нежелание терять потенциального клиента или что-то еще?

Шнидт остро взглянул на меня, чуть прищурился, будто прикидывая: достоин ли я сакрального знания.

— Знаете, Владимир Антонович, еще в начале лета такого разговора бы не состоялось. Но этот выстрел, — он указал на стакан, хранящий след пули, — что-то изменил в вас. И, насколько я могу судить, изменения эти вполне положительные. По крайней мере, вы начали действовать как мужчина. После вашего заказа на новые гогглы я навел некоторые справки по своим каналам.

— И воспылали ко мне симпатией? — со скепсисом в голосе спросил я.

— Ничуть. Но… я могу быть уверен в том, что наша беседа останется между нами?

— Разумеется. Как вы заметили, я действую, по-мужски.

Мастер снова нахмурился.

— Довольно сарказма! Вопрос таков, что мне пришлось на это пойти. Вы ведь знаете, что у меня имеется внучка?

— Да. Ее мобиль припаркован