– Я ли сошел с ума, или в самом деле весь мир перевернулся вверх ногами? – пробормотал он. – Нет, я должен дознаться, в чем тут дело. Эй, мадемуазель… мадемуазель! – крикнул он вслед исчезавшей Беатрисе.

Но в ответ ему послышался скрип запираемого замка.

Конечно, Беатриса слышала этот призыв, но ей некогда было удовлетворять любопытство короля. Она спешила к Луизе, бившейся в жесточайшей истерике. Правда, около Лавальер оставалась д'Артиньи, но в таком беспомощном положении рискованно было оставлять Луизу под защитой легко терявшейся Полины. Мало ли что могли придумать в это время враги Луизы? Вдруг у них появился еще какой-нибудь новый план, и они воспользуются нервным припадком девушки, чтобы под видом лекарства подсунуть ей какую-нибудь гадость? И Беатриса ускорила свои шаги, торопясь к Луизе.

Однако ее опасения были напрасны: Лавальер, уже значительно успокоенная, лежала в полной безопасности на кушетке в своем будуаре, но все еще имела очень несчастный вид. Ее волосы были распущены, заплаканные глаза окружены глубокой синевой, а белые изящные руки, судорожно сжимая какой-то клочок бумаги, безвольно и беспомощно свисали вниз.

– Злая, злая! – с ласковой укоризной произнесла Беата, подходя к Лавальер. – Какой тревоги наделала ты нам всем!

Вместо ответа Луиза привлекла к себе подругу и опять горько заплакала.

– Но побойся Бога, Луиза! – тревожно воскликнула Перигор. – Да возможно ли так глубоко и долго страдать от ничтожной обиды? Какая-то глупая, дерзкая песенка. Да я на твоем месте и внимания не обратила бы!

– Ах, ты ничего не знаешь, Беаточка! – сквозь слезы ответила Луиза. – Разве я плачу от обиды? Да, наоборот, я бесконечно признательна певцу и его песенке! Не будь этого, ведь я… сегодня… – Она снова заплакала, но поспешила подавить набегавшие слезы и продолжала: – Меня ужасает не то, что было, а то, что чуть-чуть не случилось! Подумать страшно, Беата! Сегодня я совсем потеряла власть и волю над собой, ласки Людовика опьянили меня, и я готова была забыть долг чести и стыдливости. Если бы не эта песня… Подумать страшно! И я плачу от ужаса: вдруг это повторится, и я паду?

Тут Луиза окончательно не выдержала и опять заплакала.

– Ах, вот что! – воскликнула Беата и звонко рассмеялась. – Значит, ты плачешь от мысли, что может настать день, когда ты перестанешь мучить человека, глубоко полюбившего тебя, и дашь ему и себе полное, вполне заслуженное счастье?

– Старый спор, Беата, – уныло и нехотя ответила Луиза. – Только, как видно, мы с тобой никогда ни на чем не столкуемся. Ты видишь счастье там, где, по-моему, – только позор и погибель!

– А если даже так, – запальчиво воскликнула Беата, – если даже для тебя самой в этом был позор или погибель, ты все-таки не можешь отрицать, что для короля в этом было бы счастье! В чем же тогда выражается любовь? Не составляет ли самопожертвование, самоотречение ее главного свойства? Но ты, как видно, просто не любишь или недостаточно любишь своего Людовика, только и всего!

– Люблю ли я его? – меланхолично повторила Луиза. – Ты ошибаешься, Беата! Я пошла бы на казнь, на муку ради него и ради одной его улыбки радости обрекла бы свою душу вечной гибели! – Она широко распростерла руки вдаль и с дрожью истинной страсти простонала: – О, мой король, мое божество! Дай мне умереть за тебя, и я умру со слезами благодарности и радости! Но ты не хочешь понять одно, Беаточка, – продолжала она. – нельзя приносить жертву за чужой счет. Я готова отдать королю все, чем имею право распоряжаться. Но разве честь имени Лавальер – только моя собственность? И разве могу я обмануть доверие матери, которая верит, что я не изменю долгу девичьей стыдливости, не опозорю ее седин, не омрачу склона ее честно прожитых лет?

– И ты так уверена, что маркиза де Сен-Реми будет огорчена и придет в отчаяние, если ее дочь займет самое высшее положение, какое только доступно француженке некоролевской крови?

– Милая Беата, – устало ответила Луиза, – мы с тобой уже так часто и много спорили на эту тему, что мне, право, не хочется в двадцатый раз повторять доводы, против которых ты еще ни разу не могла привести серьезное возражение. К тому же, я чувствую себя очень утомленной. Авось сон даст мне сегодня покой, в котором так нуждается моя душа! Вместо ответа вот возьми это письмо, которое я получила сегодня от матушки. Прочти его и скажи тогда сама, могу ли я пойти на то, что ты мне так легкомысленно указываешь!

Луиза протянула Беате письмо, которое она держала зажатым в руке и опять устало упала на подушки. Беата взяла беленький клочок и с раздражением вышла из комнаты.

Придя к себе, она бросила письмо маркизы де Сен-Реми на стол и машинально пробежала его. Вдруг ее глаза расширились, лицо выразило настороженное, радостное изумление. Склонившись над письмом, Беата еще раз внимательно перечла следующее:

«Дорогая моя дочка! Пишу из Блуа, куда я приехала по вызову маркиза де Сен-Реми. Мне было вовсе не на руку бросать Лавальер в такую пору когда хозяйственные заботы так и кипят, но твоему отчиму опять стало очень плохо. Ах, вообще в последнее время наши дела идут не очень-то хорошо!

Я с ужасом гляжу в будущее. Маркиз с таким трудом получил несколько лет тому назад эту службу у герцогов Орлеанских, все шло как будто хорошо, но в последнее время почва опять заколебалась у него под ногами. Герцогиня шлет одно резкое письмо за другим, маркизу все время строят разные каверзы, непрестанно донимают его всевозможными придирками, и сразу видно, что ищут только предлога, чтобы отказать ему. Но что будет тогда с нами. Один Бог знает! Лавальер не дает дохода, только-только удается покрыть расходы, а ведь больше у нас ничего нет.

А тут еще и ты огорчаешь нас. Маркиз прямо называет тебя неблагодарной, но я убеждена, что он неверно осведомлен. Люди злы и готовы сочинить, что угодно. Впрочем я не могла как следует расспросить маркиза, потому что он очень, очень болен и мне не хотелось волновать его.

Но, повторяю, я и так уверена, что маркиз получил неточные сведения. Я знаю тебя, ты – умна, добра и хорошая дочь. Разве могла бы ты забыть, что маркиз всегда был тебе истинным отцом, что мне тяжело на старости лет считать каждый грош, что твой брат, не имея протекции, никогда не добьется повышения, что твоей сестре скоро надо будет показаться в свете? Нет, нет! Я уверена, что все это – сплетни. Наверное, король просто как-нибудь пошутил с тобой, может быть, в добрую минуту сказал тебе несколько ничего не значащих любезностей, а завистники сочинили из этого целую историю. Потому что, если бы… Но нет, нет! Что говорить о том, что невозможно? Кто различит среди пышных придворных роз скромную туреннскую фиалку?

Крепко целую тебя, моя милая Луизетта, и выражаю твердую уверенность, что ты не забудешь о существовании своих близких.

Твоя мать».

– И эта дурочка еще уверяет, что маркиза де Сен-Реми… О, наивность! – воскликнула Беатриса, звонко расхохотавшись.

Затем она вскочила с места, схватила с бюро лист пергамента с витиеватой надписью на титульном листе: «Родословное древо девицы де Конта, виконтессы де Перигор де ла Грэ дю Бонтаржи», – и, прижимая его к груди, принялась танцевать какую-то дикую, фантастическую пляску.