Поздно вечером 21 июня Молотов пригласил немецкого посла и выразил протест против систематического нарушения границы германскими летчиками:

— Любой другой стране мы бы уже давно объявили ультиматум. Но мы уверены, что немецкое командование положит конец этим полетам.

Молотов спросил Шуленбурга:

— Создается впечатление, будто немецкое правительство чем-то недовольно. Но чем? Нельзя ли объясниться? Советское правительство удивлено слухами о том, что Германия готовит войну против Советского Союза. И к тому же у нас имеются сведения, что жены и дети персонала немецкого посольства покинули Москву. С чем это связано?

Посол Шуленбург пытался объяснить их отъезд наступлением жаркого лета и обещал доложить о разговоре в Берлин, что и сделал незамедлительно. Что еще он мог ответить Молотову? Шуленбург еще в апреле 1941 года обратился к Гитлеру с личным посланием, в котором пытался в дипломатичной форме предупредить об опасности нападения на Советский Союз. Гитлер фактически уклонился от разговора. Вернувшись в Москву, Шуленбург обреченно сказал своему советнику Хильгеру:

— Война — дело решенное.

В мае Шуленбург и Хильгер пригласили к себе находившегося в тот момент в Москве советского посла в Германии Владимира Деканозова. Как раз 9 мая 1941 года в Наркомате иностранных дел были введены специальные звания для дипломатов: чрезвычайный и полномочный посол, чрезвычайный и полномочный посланник, поверенный в делах.

Немцы попытались предупредить чрезвычайного и полномочного, что война неминуема. Но разговор не получился. Деканозов не понял, что немецкие дипломаты ведут эту беседу на свой страх и риск, счел их слова попыткой спровоцировать советское правительство на какой-то опасный шаг.

Посол Шуленбург был хорошим профессионалом и весьма обаятельным человеком. Он провел в Москве семь лет. В 1944 году Гитлер прикажет казнить его за участие в «заговоре 20 июля» — попытке группы немецких офицеров убить фюрера и закончить войну…

В ночь на 22 июня Шуленбург получил из Берлина личную телеграмму министра. В ней говорилось:

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены. Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова, что у Вас есть для него срочное сообщение и что Вы поэтому хотели бы немедленно посетить его.

Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от имперского министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже…»

Далее на нескольких страницах Советский Союз обвинялся в подрывной деятельности против германского рейха, в концентрации войск на германской границе и в переговорах с Англией о военном сотрудничестве против Германии. Документ был состряпан на скорую руку, но никто в ведомстве Риббентропа и не озаботился тем, чтобы придать ему минимальную достоверность: чего зря стараться, если Россия уже обречена?

В пятом часу утра Шуленбург приехал в Кремль. Ему пришлось подождать, пока Молотов его примет. Вячеслав Михайлович находился у Сталина. Немецкая авиация уже бомбила советские города, а наземные части перешли границу. Но Сталин не хотел верить, что это война.

Нарком военно-морского флота Николай Кузнецов в 3 часа 20 минут утра доложил секретарю ЦК Георгию Маленкову о налете немецкой авиации на военно-морскую базу в Севастополе. Маленков выслушал доклад Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить слова наркома.

Когда посол Шуленбург попросил приема, у Сталина, видимо, шевельнулась надежда: наверное, Гитлер решил пошуметь на границе, чтобы придать весомости своим требованиям. Молотов был очень усталым. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник Молотова Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.

Шуленбург зачитал меморандум Риббентропа, который заканчивался такими словами: «Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Молотов спросил:

— Это объявление войны?

Шуленбург безмолвно воздел руки к небу: Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».

Вячеслав Михайлович был возмущен:

— Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство недовольно, достаточно сообщить об этом советскому правительству, чтобы были приняты соответствующие меры. Вместо этого Германия развязала войну…

Молотов закончил свою речь словами:

— Мы этого не заслужили!

Молотов и посол пожали друг другу руку и разошлись. Вячеслав Михайлович вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться. Когда Молотов сказал, что Германия объявила войну, Сталин рухнул в кресло. Он не нашел в себе силы обратиться к народу, и вместо него о начавшейся войне сообщил по радио Молотов. Голос его звучал сухо и монотонно.

Илья Эренбург вспоминает: «Мы сидели у приемника, ждали, что выступит Сталин. Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?..»

В первые военные дни на вождя словно столбняк нашел. Судя по словам очевидцев, он никак не мог собраться, чтобы взять руководство страной в свои руки.

Никита Хрущев вспоминал: «Когда я встретился со Сталиным, он произвел на меня удручающее впечатление: человек сидел как бы опустошенный и ничего не мог сказать… Я увидел вождя совершенно морально разбитым. Он сидел на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. Лицо его ничего не выражало. На лице было написано, что он во власти стихии и не знает, что же предпринять. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие… Я привык видеть его уверенность, твердое такое выражение лица и глаз. А здесь был какой-то выпотрошенный Сталин. Только внешность Сталина, а содержание какое-то другое».

В отсутствие Сталина старшим в Кремле оказался Вячеслав Михайлович Молотов, первый заместитель главы правительства, старейший член политбюро и вообще второй человек в государстве. Вот тогда и прозвучала фраза Вознесенского:

— Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой.

Много позже маршал Ворошилов под настроение пересказал эту историю заместителю министра иностранных дел Владимиру Семенову: