В Средние века (начиная с V века) частота встречаемости “египетской” митохондриальной линии С среди европейских и западноазиатских кошек стала резко расти. Особи с египетским вариантом мтДНК широко расселились и по Европе, и по Западной Азии. Распространялись они, похоже, вдоль сухопутных и морских торговых путей. К VII веку они добрались до портового поселения Ральсвик на побережье Балтийского моря, а к VIII веку – до порта Сираф в Персидском заливе.

По остальным трем митохондриальным линиям, встречающимся у современных домашних кошек (B, D, E), удалось собрать меньше палеогенетических данных. Родиной линии B, несомненно, является Ближний Восток. Древние кошки с этим вариантом мтДНК встречаются в Южной Анатолии, Сирии и сопредельных районах. Дикие коты линии B и ныне водятся в Израиле. Родиной линий D и E, возможно, является Африка, хотя для полной уверенности не хватает данных. К этим линиям близки три варианта мтДНК, встреченные только у древних африканских кошек (у домашних они пока не обнаружены).

В целом вырисовывается примерно такая картина. Одомашнивание кошек происходило параллельно в Юго-Западной Азии и в Египте. По-видимому, этот процесс начался еще в неолитическую эпоху. Кошки, одомашненные в Анатолии (носители митохондриального варианта А*), были привезены в Европу не позднее V тысячелетия до нашей эры. Их хозяевами были потомки ближневосточных земледельцев и скотоводов, начавших движение в направлении территорий охотников-собирателей Западной Европы. Наряду с упомянутой выше кошкой с Кипра, которую кто-то привез на остров аж в VIII тысячелетии до нашей эры, это говорит о том, что люди ценили кошек еще в доисторические времена.

Впрочем, поначалу распространение домашних кошек за пределами исходных центров доместикации шло медленно. Может быть, древние анатолийские кошки были еще не очень ручными, царапались и не мурчали как следует?

Быстрая экспансия домашней кошки началась лишь в античное время – после выхода египетского митохондриального варианта С за пределы Египта. Ученые допускают, что египетские особи были приятнее в общении, чем ближневосточные. Может быть, не случайно начиная со II тысячелетия до нашей эры кошки появляются в древнеегипетской живописи, причем в очень характерной роли: обычно кошка сидит под стулом, на котором восседает женщина. Каждому ясно, что это настоящая домашняя кошка. Кстати, древние греки начали рисовать кошек только в VI веке до нашей эры.

В Средние века кошачья экспансия ускорилась. Мореплаватели в обязательном порядке возили с собой кошек – иначе на корабле спасу не будет от крыс и мышей, – и этим объясняется раннее попадание кошек в портовые города от Ральсвика до Сирафа.

Ученые также выяснили кое-что об истории гена Taqpep, влияющего на окраску кошек. “Дикий” вариант (аллель) этого гена, TaM, обеспечивает исходный для домашних кошек окрас, который называется “табби-макрель” (см. рис. 8.3). Производный аллель Tab дает окрас “мраморный табби”, широко распространенный у современных домашних кошек. Оказалось, что вплоть до Средних веков аллель Tab у кошек вообще не встречался. Его частота стала быстро расти лишь в последние несколько столетий.

Если учесть, что целенаправленное выведение декоративных кошачьих пород началось лишь в XIX веке, получается, что кошачья внешность стала интересовать людей довольно поздно. Изначально мы любили кошек не за это. Совсем иначе сложилась судьба лошадей, которых, напротив, начали отбирать по окраске уже на самых ранних этапах одомашнивания (Ludwig et al., 2009).

В предыдущих главах мы обсудили достижения археологов, антропологов и генетиков, благодаря которым выясняются все новые подробности нашей далекой истории: чем питались наши предки, как расселялись и с кем скрещивались, как менялось их поведение, где и когда они учились пользоваться огнем, когда изобрели искусство, когда и где мы видим первые проявления “подлинно человеческого” разума и культуры. Таким образом, главы с первой по восьмую, выстроенные, насколько это было возможно, в хронологическом порядке, дополняют первую книгу трехтомника (“Обезьяны, кости и гены”). В оставшихся четырех главах поговорим о том главном, что делает нас людьми (или, точнее, сапиенсами). Попробуем разобраться, на чем основаны и откуда взялись наши уникальные черты, такие как огромный мозг, великолепная обучаемость и культура, способная стремительно развиваться. Начнем, конечно, с мозга. Эти темы были затронуты во второй книге (“Обезьяны, нейроны и душа”), здесь же мы увидим, в каком направлении сегодня идут размышления ученых и какими новыми данными и идеями мы располагаем.

С анатомической точки зрения самая удивительная особенность эволюции гоминид – необычайно быстрое увеличение объема мозга (причем как абсолютного, так и относительного), происходившее в течение последних двух миллионов лет у представителей рода Homo. За это время мозг у наших предков увеличился втрое – от примерно 400–500 см3 у австралопитеков до 1300–1500 см3 у неандертальцев и сапиенсов (рис. 9.1, 9.2). Столь стремительного роста ни у каких других приматов никогда не было (хотя общая тенденция к постепенному увеличению мозга прослеживается у млекопитающих на протяжении всей их истории). Это, между прочим, не какое-то общее замечание, сделанное на глазок, а вывод, основанный на строгом количественном анализе (Miller et al., 2019).

Как известно, мозг – орган “дорогой” в том смысле, что его увеличение сопряжено с целым рядом трудноразрешимых проблем. Крупный мозг потребляет непомерное количество калорий, особенно у маленьких детей (по отношению к их общим энергозатратам). У взрослого человека мозг составляет примерно 2 % массы тела, но при этом потребляет около 20 % всех калорий. Дело в том, что нейроны постоянно, в том числе и в покоящемся состоянии, расходуют энергию на перекачку ионов через мембрану. Нервные клетки ведь должны поддерживать трансмембранный потенциал, без которого они работать не могут (книга 2, глава 2). Такое положение сродни напряженному молчанию, когда вроде бы ничего не происходит, но каждый знает, сколько нужно сил и энергии, чтобы его не нарушить. Так и энергозатраты нейронов не сильно снижаются, когда мы ничего не делаем и как будто бы даже ни о чем не думаем (Shulman et al., 2004). Следовательно, большеголовому примату при прочих равных условиях требуется больше пищи. С эволюционной точки зрения это крайне серьезный недостаток крупного мозга.

Рис. 9.1. Соотношение массы тела и мозга для млекопитающих в целом (прямая линия) и для различных приматов. Видно, что Homo sapiens выбивается из общей тенденции. Его мозг крупнее, чем “положено” обычному млекопитающему, примату или человекообразной обезьяне такого размера. По рисунку из Schoenemann, 2006.