Мирина, будто взгляд чужой почувствовав, повернулась.

— Я понял тебя, Угдэй, — повернулся хан к батыру, вспоминая о нём. — Как прибудем на место, послушаем, что скажут наши посланцы.

— Всё верно ты рассчитал, хан, и войско, стало быть, от хан Бивсара ждать нужно.

Вихсар глянул на него.

«Нужно или нет — это ещё как посмотреть», — подумал, но ничего не стал говорить.

Когда водрузили всю поклажу да заготовленные припасы в ладьи и поднялись на борт, Мирина подошла к хану. Кутаясь в накидку с меховым отворотом лисьим, княжна, уклоняясь от ветра, что поднялся на третий день их долгого пути к реке Вель, нагоняя на небо хмарь, да принося холод, смотрела как-то нерешительно, но спокойно.

— Спасибо, — проронила, сжимая губы, словно и не должна этого говорить, да сердце просилось.

Опустились вёсла от гулкого командного голоса кормчего. Ладья с места толкнулась. Мирина не удержалась, вперёд качнулась, найдя опору единственную. Вихсар поддержал её тут же, сжав в кольцо рук. За три дня он не то, что не касался, не видел её так близко. Губы Сугар, сухие, чуть обветренные в дороге, были невозможно сочные, пленительные. В глазах потемнело от влечения бешеного — так хотелось в них впиться, помня их вкус, их сладость, их горечь, но твёрдость её взгляда, напряжённость тела в его руках ударили плетью по самому сердцу, сдерживая всякие порывы.

— Ты скажешь это ещё много раз, Сугар, — склонился Вихсар низко, втягивая её запах. Волосы мягкие, выбившиеся из-под шапки меховой, защекотали скулу. — Но мне нужны не слова, — коснувшись губами виска, прошептал в её ухо, — пусть об этом говорит твоё тело, — хан к её губам своими припал, слегка касаясь, потёршись, как ветер, что их обдувал, хоть и остро хотелось испить её дыхание полно, — ты захочешь это сделать, я знаю, — выдохнул в самые губы сомкнутые, такие горячие, желанные.

Она влекла с каждым днём всё сильнее, доводя до безумия.

Вихсар разомкнул руки прежде, чем княжна пожелала отстраниться. Глаза Мирины потемнели, делаясь серыми с бурым оттенком, как шумная неспокойная вода за бортами, пряча в недрах своих что-то огромное, мощное. Он провёл костяшками пальцев по её бледной и гладкой щеке.

«За что же такое мучение?»

То позволяет касаться себя, плавясь в его руках, то прочь отталкивает, каменея твёрже льда. Вихсар только усмехнулся шире от горечи собственных тревог и мыслей, а Мирина, напротив, нахмурилась, побледнев сильно. Она не отвела взгляда, смотрела на него из-под бархатных ресниц с прежней холодностью и как-то издалека, стремительно увеличивая расстояние — он узнал свою Сугар. Как и всегда.

Лицо паутиной волос оплело, когда ветер подул в парусину, наполняя шумно полотно воздухом, и глаза княжны стали темнее самого глубокого моря. Мирина, выдохнув, оправляясь от мыслей, резко отвернула лицо, развернувшись, протискиваясь между поклажей, пошла на другой конец ладьи, убегая. И как только скрылась, Вихсар обратил взор в сажево-сизое небо с рябью седых облаков, таких холодных и тяжёлых, и внутри было так же муторно и неспокойно, отчаянно жгло нетерпение, так что впору с головой в ледяной омут. И всё же, пусть она ещё не стала его, пусть и смотрела холодно и отрешённо иной раз, но Вихсар знал — за этой коркой льда пылает настоящее обжигающее пламя.