Щеки Софии вспыхнули багровым румянцем, и она, смахнув волосы с лица, выбежала из столовой.

Милинда лихорадочно обняла себя за плечи и, отставив тарелку, молча покинула столовую. Хелен растерянно опустила плечи и закрыла лицо руками. Любое слово сейчас было бы всего лишь пустым звуком.

Ланц нервно взмахнул салфеткой и закинул ее за ворот рубашки.

– Что она понимает?!– недовольно буркнул он.– Глупая девчонка!

Атмосфера за столом была пропитана бессильной злобой, отчаянием и абсолютным непониманием.

Но время делало свое дело. Постепенно жизнь семьи Дьюго возвращалась в обычное русло. Было невероятно тяжело, тоскливо и тошно, особенно когда соседи и друзья семьи вспоминали о гибели их дорогого сына, и все же ежедневные хлопоты, работа защищала от невыносимого знания. Каждый горевал о своем, но, так или иначе, нуждался в другом.

Милинда вернулась к общению с родными, ко встречам с Джеком. Она стала более тихой, молчаливой, чем была, и тем не менее стала открываться сестре и матери, начала улыбаться.

Хелен и София сблизились еще сильнее и подолгу проводили время в беседах на разные жизненные темы. Угрызения совести начали стихать, появлялось ощущение светлой грусти, надежды на будущие встречи, настроение выравнивалось, все возвращалось на свои места.

Ланц стал молчаливым и покорным. Он с удвоенной силой занимался фермой, работой, пытаясь преодолеть тяжелые чувства, мысли и воспоминания о сыне.

Встречи Софии с Крисом становились все формальнее. Она интуитивно чувствовала его внутреннее сопротивление ее убеждениям каждый раз, когда заговаривала об учебе в Хьюстоне. Реакция парня на ее разговоры была неадекватной, неискренней. Его слова соглашались с ее доводами, а глаза кричали о ее безрассудстве и принципиальном упрямстве.

Через год к концу апреля Милинда Дьюго завершала последние приготовления к итоговому тестированию в школе и готовилась к выпускному балу, а Хелен уже начинала заниматься подготовкой отправки дочерей на обучение в Хьюстон. Она заказала билеты на поезд, вместе с Софией был сделан звонок в приемную комиссию колледжа.

Предстоял еще один важный разговор – разговор с Лили Хард.

София и Хелен разместились на кровати в спальной девушки. Нетерпеливо ерзая на подушках, Хелен набрала телефон сестры.

Когда Хелен только намекнула Лили, о чем хочет поговорить, та уже с искренним громким восторгом, который услышала даже София, опередила вопрос и с радостью пригласила племянниц поселиться в ее доме на все время обучения в колледже и даже потом, если те захотят поступить в университет.

София и Хелен счастливо поздравили друг друга, пожав руки и крепко обнявшись.

– А что мы скажем крестной о Брайане?– вдруг озадачилась София и растерянно отстранилась от матери.

– Я не знаю, что делать. Я безгранично доверяю Лили, но ведь мы даже Лин не сказали правду? Наверное, нужно оставить все, как есть, и пора давно об этом забыть, выбросить из головы. Все уже сделано, и надо смириться с этим. Чем меньше людей будут знать о Брайане, тем будет лучше. И ему, и нам спокойнее… Ах, что я говорю? У меня до сих пор все дрожит внутри, когда я о нем вспоминаю! Не знаю…– растерянно призналась мать.

– Пожалуй, я с тобой согласна. Даже если крестная его увидит, она ни за что не узнает его. Ты же видела, как он изменился. Даже я не узнала сразу. Ладно, все! Знаешь, что я делаю сейчас? Я начну собирать вещи. Мне не терпится сесть в поезд и оказаться в Хьюстоне.

Хелен заботливо заправила волосы дочери за уши и поцеловала ее в лоб. София бодро вскочила с постели и, хлопая в ладоши, направилась к шкафу, критическим взором обвела свой гардероб.

– Да уж! Мои вещи, наверное, давно не в моде? Я не знаю, как одевается тамошняя молодежь. Пожалуй, возьму только брюки и любимые майки…

Оглянувшись за советом на мать, София увидела ее сидящей на кровати с поникшими плечами, тоскливо обнявшей свои колени. Девушка медленно вернулась к ней.

– Мама, может быть, тебе стоит поехать с нами? Тебе будет здесь одиноко и грустно. А я буду очень за тебя переживать там…

Хелен протянула руки к дочери и коснулась ее пальцев рук.

– Дорогая моя, мое место здесь. Я переживу это трудное время. Зато я буду горда и рада, что вы получите то, чего у меня не было возможности получить. Ваши свобода и счастье – главное для меня. Я почти вырвала это для вас у судьбы.

– Мама, если ты попросишь, я останусь с тобой,– искренне, но с грустью проговорила София.

– Нет! Ни за что! Твой талант нельзя похоронить в конском навозе… Извини…

– Как грустно,– усмехнулась девушка.– Мы оба отвергаем этот образ жизни, но я могу изменить свое будущее, а ты крепко привязана к своему настоящему.

– Не грусти… Тебе еще рано печалиться. Все не так драматично. Мне сорок два года – это практически полжизни. Я уже смирилась с тем, что имею. А ты молода, и я не допущу, чтобы ты загубила свою жизнь здесь. Я ведь сама мечтала о том, о чем сейчас мечтаешь ты, и знаю, как больно, когда мечта умирает. Земля уплывает из-под ног…– Хелен мягко погладила пальцы дочери и притянула их к своим губам.– Софи, ты полна сил, светлых надежд, идей – вперед, дерзай! Возьми то, что принадлежит тебе. И будь счастлива, дочка! И прошу тебя – позаботься о Лин.

– Спасибо, мам,– с нежным трепетом в груди проговорила София и обняла мать.– Конечно, я позабочусь о Лин… Я тебя люблю!

***

В честь отъезда дочерей в Хьюстон Хелен устроила праздничный ужин. Ланц впервые за долгое время, сдержанно отреагировал на происходящее. За общий стол он не сел, но, выпив стаканчик виски за удачу дочерей, ушел в свою комнату.

Хелен с Софией недолго грустили на этот счет. Они уютно устроились на одном конце стола, придвинув стулья как можно ближе друг к другу, и мирно беседовали. Милинда вела себя несколько отстраненно.

– Ну что, родные мои, ваши билеты на 29 апреля на утренний поезд. Все ли вы собрали? Не окажется потом что-то забытым?– заботливо сказала мать, когда они обсудили все перспективы.

– Я уже полностью готова!– радостно сообщила София.– Могу буквально сейчас же покинуть Эль-Пачито.

Милинда молча откусила пончик. Она была с ними и одновременно где-то далеко отсюда.

– Лин, ты какая-то странная?!– шутливо возмутилась София.– Ты не рада нашему отъезду?

Милинда долго смотрела куда-то в потолок, затем на мать и сестру, но будто сквозь них, и вдруг неожиданно встала из-за стола и ушла к себе.

– Я не поняла?!– недоуменно спросила София.

– Она переживает,– заключила Хелен.– Я пойду поговорю с ней.

– А она будет с тобой говорить?– с сомнением в голосе сказала София.

– Попробую разговорить.