На Даше – боа и платок.

Оплыли железнодорожные свечи.

Увлёкшись азартным банчком,

Склонённые головы, шеи и плечи

Следят за чужим пятачком.

Играют без шулерства. Хочется люто

Порой игроку сплутовать.

Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута

Засунут силком под кровать.

Лежи, как в берлоге, и с завистью острой

Следи за игрой и вздыхай, —

А там на заманчивой скатерти пёстрой

Баранки, и карты, и чай…

Темнеют уютными складками платья.

Две девичьих русых косы.

Как будто без взрослых здесь сёстры и братья

В тиши коротают часы.

Да только по стенкам висят офицеры…

Не много ли их для сестёр?

На смятой подушке бутылка мадеры,

И страшно затоптан ковёр.

Стук в двери. «Ну, други, простите, к нам гости!»

Дудиленков, Барсов и Блок

Встают, торопясь, и без желчи и злости

Уходят готовить урок.[41]

После чего все выпивали по финальной рюмке, щедро налитой лучезарным Глебом, и сматывались восвояси. А Глеб или оставался на всю ночь – что редко, или – что чаще всего – забирал Полину с собой. В ресторан, а затем – к нему домой. До утра. Или на все выходные. Затем отвозил её на занятия. На той самой алой «Тойоте». Всю снедь из его заграничных пакетов в ближайшее же время сжирали опять всё те же гости, дворники, друзья, преферансисты, Сима и Тигр. Полина же, как прежде, ела или в тех самых редких ресторанах. Или манную кашу на работе. Сумма на розовую курточку была уже почти скоплена. Не будем врать – вовсе не благодаря режиму жесточайшей экономии на всём (хотя и ему, наверное, тоже, но собственные деньги постоянно девались не пойми куда, несмотря на попытки Полины даже записывать, куда именно). А благодаря тому, что тот самый Глеб из очередного рейса привёз ей кожаную куртку. Дурацкого светло-коричневого цвета. Писк моды, блин. Не нужен был Полине писк. Ей нужен был именно телячий розовый заяц!!! Поэтому светло-коричневую она, чуть не впервые в жизни наплевав на воспитания-принципы, продала. Тут же, на курсе. На одной из лекций. Чувствуя себя очень нехорошей. Буквально – алчной предательницей. Ей «любимый мужчина» подарил, а она – продала!

«С подарком можно делать всё что хочешь!!!» – уговаривала себя она. Но всё равно чувствовала себя не очень… Не очень правильно. Совсем нехорошо она себя почувствовала, прискакав с заветной суммой в комиссионку. Курточки не было. Полина вышла из магазина, медленно добрела до парка Шевченко и уже там, посреди тёмных аллей, дала волю слезам. Поплакать всласть в своей отдельной комнате всё равно бы не удалось. Глупо, конечно же, плакать из-за какой-то розовой курточки, но Полина плакала не из-за курточки. Ей вдруг показалось, что жизнь прошла. Вся. В одночасье. Вот так вот бейся, как та лягушка, а конец всё равно один. Утонешь ли ты бесславно и сразу, или, сбив масло, торжественно дашь дуба в своём болоте, окружённая многочисленной квакающей роднёй, – итог один: была и нету. Так какая разница – в розовой курточке или без? И какая разница – Глеб, Сергей, Примус или Кроткий? А хоть бы и никого. И вообще, так скотски устроена жизнь, что только и остаётся, что захлёбываться слезами, глядя на огни порта. А можно ещё пойти куда-нибудь в совсем неосвещаемую аллею, туда – к склонам, ведущим на Ланжерон, и даже повыть. Потому что так хотелось какую-то дрянь – всего лишь курточку, прекрасную розовую курточку… И вот, когда осуществление заветного желания было так близко, – облом. Мужики совсем не нужны – а их вагон вокруг. Курточка была так нужна – и ушла к другому. К другой. Или той, другой, её купил именно мужчина! Почувствовал, что той, другой, нужна эта розовая дрянь, – и купил! А ей, Полине, никто и никогда просто так, потому что хочется, – плюшевый ёж Федя от Деда Мороза через маму не в счёт. И какая разница, в ближайшее ли время ты умрёшь или в сильно отсроченное будущее? Всё равно умрёшь. И какой тогда во всём этом смысл?

Оставим нашу героиню ненадолго. Подглядывать за чужими слезами так же нехорошо, как за занятиями не своей любовью. К тому же, если бы Полине Романовой нужны были свидетели её рыданий за всё про всё под знаком розовой курточки, она бы непременно вызвала Примуса. У него уже даже был заведён специальный плакательный свитер для Полины. Крупной вязки, голубой, мягкий, очень шедший к его тёмной шевелюре и удивительным глазам. Но кто там рассмотрит ту шевелюру и те глаза через пелену собственных соплей. Возможно, красивее было бы написать: «через пелену собственных страстей», но называть чёрное белым, а белое – чёрным не хочется даже в угоду эстетам. Страсти – это страсти. А сопли – это сопли. В жизни, разумеется, всякое случается – и сопливые страсти, и страстные сопли. Но и то и другое так же ужасно, как белёсые разводы от дезодоранта на чёрном платье «для коктейля» или брызги грязи на белом пальто. Бедный Примус! Наверное, надо очень сильно любить человека, чтобы не брезговать его соплями и даже завести для них специальный свитер. И жаль, конечно, что Полина Романова оплакивает курточку и смысл одна, в тёмных аллеях парка Шевченко. Очень жаль, что она не любит Примуса. Автору было бы намного проще, если бы главная героиня любила такой подходящий для любви персонаж. Как-то скотски всё устроено. Вот тут автор с Полей согласен!

Кстати, вы тоже наверняка когда-нибудь оплакивали что-нибудь вам совершенно не нужное и – непременно! – смысл жизни. Смысл жизни – он для собственно жизни такое ненужное, что любой здравомыслящий человек хоть раз да оплакивал его, как какую-нибудь дурацкую розовую курточку или, там, железную коробочку со старыми значками. Которая тоже вроде как на фиг не нужна была, а как пропала во время переезда – так и смысл вместе с ней опять куда-то аукнулся. Так что теперь каждый раз, как только вы соберётесь поискать смысл жизни или оплакать его перманентное отсутствие, представляйте себе, что вы воете на луну в парке Шевченко, а что воете – уже и сами не помните. И вам сразу станет весело!

Вот и Полина, добросовестно потратив два часа на тщательное перебирание несправедливостей мироустройства в отношении её лично, побрела домой. Если много ходить пешком, то печалей становится намного меньше. Потому что мышцы, интенсивно перегоняя кровь, потребляют кислород при пешем страдании в куда больших количествах, чем если страдать просто лёжа на диване. Поэтому если вы любитель страдать быстро, просто потому, что подобное душевное упражнение входит в программу вашего комплекса душевных упражнений, – вам пешком или бегом. А если мазохист и вам подольше страдание растянуть – то милости просим на диван.

Было около двух часов ночи, когда Полина на цыпочках кралась тёмным коридором коммуны в свою комнату. Никого… Она зачем-то подошла к двери ответственной квартиросъёмщицы Аверченко и прислушалась.