— Оставим это, — резко оборвал его адмирал. — Чего вы хотите? Если это вербовка, то не тратьте зря времени. В конце концов, это даже не смешно.

— Ну что вы, господин адмирал, какая вербовка? Мы достаточно профессиональны, чтобы не пытаться вербовать главу разведки и контрразведки нашего будущего противника. Нет, наше предложение совершенно иное: когда война закончится, нам будет нужен человек, способный взять под свой контроль все происходящие в послевоенной Германии изменения. Постойте, адмирал, не спорьте, дайте договорить. Мы все прекрасно понимаем — долг есть долг. Мы не требуем, чтобы вы прекратили разведывательную работу против Советского Союза. Мы просто хотели бы, чтоб вы дожили до конца войны, не ввязываясь в идиотские и изначально обреченные на провал авантюры с покушениями на Гитлера.

А вот затем... Затем в наших общих интересах будет единая обновленная Германия, не находящаяся под американским или английским контролем. Собственно» и наш контроль над Германией нам тоже не нужен, это я в ам официально гарантирую от имени правительства моей страны. Единственное, что нам нужно, — это полное отсутствие угрозы с вашей стороны в будущем. Во всех смыслах. Ну и, возможно, взаимовыгодное сотрудничество в научно-технической сфере.

— То есть... — Канарис был искренне поражен до глубины души. — Вы в каком-то роде вербуете меня с прицелом на события, которые, может быть, произойдут после еще не начавшейся войны?! Бред...

— Ну отчего же бред? Просто мы пытаемся смотреть чуть дальше известного вам бывшего ефрейтора Deutsches Неег. И прекратите говорить о вербовке. Вы в наших глазах — истинный патриот своей Родины и настоящий офицер, которого просто не могут оставить равнодушным миллионы погибших соотечественников, разрушенные до основания и сожженные термитными бомбами города и разделенная на долгие сорок лет нация. Впрочем, вы и сами об этом читали. И про испепеленный вместе с жителями Дрезден, и про речь английского премьера, и про нежелание внучатой племянницы лорда Спенсера-Черчилля объединять Германию в 1989 году. Объединять, между прочим, по предложению СССР! Теперь у вас есть над чем подумать, адмирал. Если у вас больше нет вопросов, разрешите откланяться.

— Постойте, — излишне торопливо для человека его положения и профессии произнес Канарис. — Позвольте еще несколько вопросов?

— Пожалуйста, — так и не представившийся собеседник улыбнулся. — По мере сил попытаюсь на них ответить. Но только по мере сил.

— Если вынести за скобки все, только что сказанное вами, чего хочет СССР сейчас?

— Правильнее сказать: «чего мы НЕ хотим», адмирал. Мы не хотим войны, ни сейчас, ни через год или два. Согласитесь, это вполне нормальное желание?

— Считаете, я смогу оттянуть ее начало? — уставившись в стол, глухо спросил тот.

— Давно жду, спросите ли вы об этом. Нет, господин адмирал, мы так не считаем и потому не советуем вам даже пытаться что-либо предпринять в этом направлении. Пусть история идет своим чередом. Все, что потребуется от вас в ближайшие годы, — это выжить, не ввязываясь в направленные против фюрера проигрышные авантюры. Надеюсь, судьба генерала Роммеля, равно как и ваша собственная, поможет сделать правильный выбор. Это все ваши вопросы, адмирал?

— Практически. Документы, — он кивнул на лежащие на столе листы бумаги, — вы, я так понимаю, заберете с собой?

— У вас память профессионального разведчика, господин Канарис. К чему подобные вопросы? Конечно. заберу. Но если угодно, можете их перечитать.

— Упрямый ефрейтор мне не поверил, — неожиданно пробормотал адмирал, — а ведь я знал, что все это правда. Что ж, Судьба на вашей стороне, господин Никто. Мы знали, что этот ублюдок приведет Германию к хаосу, но даже не предполагали, что все окажется столь страшным.

— Прекратите, адмирал! — резко оборвал его собеседник. — Ещё немного, и вы захотите лично задушить фюрера. Поверьте, это не лучший выход — подумайте над этим. А теперь разрешите распрощаться. Да, и вот еще что: если все пойдет именно так, как я вам рассказал (что, надеюсь, окончательно вас убедит году эдак к сорок четвертому), вам необходимо будет сдаться в плен союзным англо-американским войскам. Нам бы очень не хотелось, чтобы после войны у вас были проблемы из-за обвинений в связях с Москвой. Впрочем, вы и сами все прекрасно понимаете. Честь имею, господин адмирал. — Кивнув, незнакомец исчез за дверью. оставив Вильгельма Канариса в состоянии глубокой задумчивости.

Москва, январь 1941 года

Новый, одна тысяча девятьсот сорок первый год Крамарчук встретил тихо и в полном смысле по-домашнему — в небольшой двухкомнатной квартире в Замоскворечье, где проживала Вера со своими родителями и младшим братом. Несмотря на опасения подполковника, Берия вовсе не препятствовал столь близкому контакту с семьей сотрудницы, скорее наоборот Юрию даже показалось, что нарком рад подобному развитию их отношений. Лаврентия Павловича вполне можно было понять: в конце концов, вечно держать полковника взаперти было бессмысленно, тем более что собственную лояльность советской власти он показал в полной мере, а сержант госбезопасности в качестве жены или любовницы уже сама по себе являлась неким «контролирующим органом». В общем, все довольны: и он больше не одинок, и под присмотром остается.

Новый год, к удивлению Юрия, праздновали более чем скромно, по крайней мере, елки не ставили, да и праздничный стол отнюдь не ломился от угощений и разномастного алкоголя. Видимо, традиция шумно и с размахом отмечать этот праздник появилась после войны, скорее всего, уже в эпоху правления Никиты Сергеевича.

Родители Верочки встретили подполковника радушно, хотя он, честно говоря, встречи этой побаивался, всячески ее откладывая. В глубине души Юрий никак не мог избавиться от стереотипа конца века: мол, затащил молодуху в постель, старый кобель, так еще и к родителям заявиться посмел! С другой стороны, кто его знает, как именно Верочка его представила. Может, просто сослуживцем или непосредственным командиром, которого из одной только вежливости неудобно не пригласить в гости.

Выслушав по радио недолгую торжественную речь Сталина (слушали, разумеется, стоя) и удары курантов, сели за стол. Выпив и закусив — Вера с матерью пили кагор, мужчины принесенный подполковником коньяк, — понемногу разговорились, предварительно отправив десятилетнего Антона спать. Разговор был, видимо, типичным для этого времени: о международных отношениях, выдающихся достижениях советского строя, открывающихся в новом году перспективах, войне в Европе - ну и так далее.

Несмотря на то что родители девушки были интеллигентами — отец преподавал в каком-то институте, занимая должность доцента, мать работала помощником редактора в типографии «Известий», — уже минут через десять Юрий откровенно заскучал и предложил Виктору, как звали Верочкиного отца, покурить. Согласился тот с подозрительной готовностью, чем слегка напряг подполковника: уж не решил ли, часом, глава семьи, что капитан госбезопасности вызывает его на некий разговор «не для чужих ушей»? Курили на кухне, слегка приоткрыв форточку. Сначала молчали, затем Виктор прокашлялся и неожиданно спросил: