чтобы поднять паука в воздух. А поскольку электрическое поле вокруг растений сильнее всего на остриях и гранях, паук обеспечивает себе быстрый старт, взлетая с тонких веточек и травинок. В лаборатории Морли предоставляла им вместо травы полоски картона, а затем создавала для них искусственное электрическое поле, имитирующее атмосферное. Когда сенсорные волоски на ногах паука взъерошивались под воздействием поля, тот принимал характерную позу – вставал на цыпочки – и начинал выпускать паутину. Некоторым удавалось при этом и взлететь, хотя воздух был неподвижен. «Я видела, как они левитируют, – говорит Морли, – и если я то включала электрическое поле, то выключала его, они то поднимались, то опускались».

В ходе этих экспериментов Морли подтвердила гипотезу, на самом деле высказанную давным-давно. Предположение о том, что пауки сумели поставить себе на службу электростатику, некий ученый выдвинул еще в 1828 г., однако она была отвергнута его соперником, который отстаивал ветряную версию (и изложил ее в очень пространном сообщении){756}. Соперник победил, поэтому электростатическую версию на два столетия отложили в долгий ящик{757}. «Ветер осязаем, – поясняет Роберт. – Человек его чувствует. А электричество пониманию поддается плохо».

Причем до сих пор. Электрическое чувство по-прежнему трудно изучать, хотя Роберт и пытается. Эксперименты со шмелями и пауками изменили его представления о мире насекомых и паукообразных. Работая в собственном саду, он заметил, что личинки божьей коровки падают на землю, когда он подносит к ним заряженный акриловый стержень. На спине у этих личинок имеются пучки крошечных волосков, благодаря которым, как предполагает Роберт, они могут чувствовать электрический заряд приближающегося хищника. Теперь он осваивает собственный задний двор заново – примерно как Рекс Кокрофт принялся осваивать окрестности, ища новые вибрационные песни горбаток. Но если Кокрофт без труда преобразовывает вибрации в слышимый звук, то Роберт не может проделать то же самое с электрическим полем. И сфотографировать это поле никакой камерой не получится. Слова, которыми оно описывается, скупы и скудны: «ток», «напряжение», «потенциал» не трогают нас так, как трогают и манят «сладкий», «алый», «мягкий». «Очень трудно влезть в шкуру насекомого и представить, что происходит, – говорит Роберт. – Это очень молодое научное направление. Но мне кажется, им не нужно пренебрегать».

Хотя электрическое чувство и заставляет Роберта напрягать воображение, ему все же доподлинно известно, что у некоторых насекомых это чувство имеется. Он может догадываться о том, как они его используют, и разрабатывать эксперименты, позволяющие проверить их реакции. Он знает предполагаемые рецепторы и понимает, как они должны работать. Все это очень серьезные преимущества, и их нельзя считать само собой разумеющимися. Потому что есть чувство, с которым ученым повезло гораздо меньше.

11

Им ведом путь

Магнитные поля

После заката, когда уже схлынули походники и экскурсанты, мы с Эриком Уоррантом заезжаем в Национальный парк Костюшко – охраняемую территорию в Снежных горах Австралии. То тут, то там мелькают кенгуру и вомбаты, но мы не обращаем на них внимания, нас интересует гораздо более мелкая фауна. На высоте 1600 м над уровнем моря мы паркуем машину в тихом укромном уголке. Пока я грею руки, обхватив ладонями кружку с чаем, Уоррант растягивает между двумя деревьями белое полотнище, подсвечивая его снизу огромным фонарем, который он называет Оком Саурона. На углы полотнища он подвешивает две лампочки поменьше – их ультрафиолетовое свечение откалибровано для привлечения насекомых. Мы знаем, что насекомых вокруг полным-полно, потому что слышим где-то над головой охотничьи эхолокационные сигналы летучих мышей. А вот и громкий шлепок – какое-то крупное насекомое врезалось в ткань. Оно обрушивается в траву, и почти в тот же миг, пав перед ним на колени, его подхватывает ликующий Уоррант. «Да, это богонг!» – сообщает он, демонстрируя пластиковую банку. Внутри сидит трехсантиметровый мотылек с невзрачными крыльями цвета древесной коры. Что в этом неказистом создании приводит Уорранта в такой восторг?

– На вид ничего особенного, – отмечаю я.

– Да, – усмехается Уоррант. – Внешность обманчива. У него есть скрытые таланты.

Словно в подтверждение этих слов мотылек в банке возмущенно трепещет крыльями. Многие насекомые в заточении цепенеют, но этого словно распирает изнутри буйная энергия, неодолимое желание куда-то нестись. «Он еще и неугомонный, – говорит Уоррант. – Ему есть куда спешить».

Каждую весну на сухих пустошах юго-востока Австралии миллиарды богонгов вылупляются из куколок и, предчувствуя наступление летнего пекла, устремляются в более прохладные края{758}. И хотя прежде они не то что не мигрировали, но и вообще не летали, они откуда-то знают, куда им надо попасть, – в несколько конкретных горных пещер, расположенных за тысячу с лишним километров от пустошей. На каждом квадратном метре стенок этих пещер разместится по 17 000 богонгов, крыльями внахлест, как рыбья чешуя. Там, в тишине и прохладе, они продремлют все лето, а осенью отправятся обратно на пустоши. В некоторые ночи, когда Уоррант выходит на охоту с Оком Саурона, на него обрушивается, по его словам, «самая настоящая лавина из тысяч богонгов».

Единственное насекомое помимо богонга, известное похожими дальними миграциями в точно определенное место, – североамериканская бабочка данаида монарх. Но если монархи перемещаются днем, ориентируясь по солнцу как по компасу, то богонги летают только по ночам. Как же они определяют направление? Уорранту, выросшему в Снежных горах и с детства обожающему местных насекомых, всегда хотелось это узнать. Поначалу он думал, что чувствительные к свету глаза позволяют богонгам прокладывать курс по звездам. И хотя это предположение тоже оказалось верным, Уоррант, принявшись наблюдать за богонгами в неволе, в первую же ночь заметил, что они летят в верном направлении, даже не видя неба в принципе. И тогда он догадался, что богонги чувствуют магнитное поле Земли{759}.

Ядро нашей планеты представляет собой твердый железный шар, окруженный расплавленным железом и никелем. Бурление этого жидкого металла превращает всю Землю в гигантский магнит. Магнитное поле планеты можно изобразить в духе схем из школьного учебника: линии расходятся из Южного полюса, огибают земной шар и сходятся на Северном полюсе. Это геомагнитное поле присутствует постоянно. Оно не меняется в течение суток и в зависимости от времени года. На него не влияют погодные условия, его не перекрывают никакие препятствия. А значит, это ценнейший подарок для путешественников, которые всегда могут определить по нему свое местонахождение. Люди проделывают это уже больше тысячи лет – с помощью компаса. Другие животные – морские черепахи, лангусты, певчие воробьиные птицы и многие другие – проделывают это миллионы лет безо всякой посторонней помощи.

Эта способность, известная как магниторецепция, позволяет животным находить дорогу, даже когда небесные тела скрыты облаками или прячутся в темноте, когда крупные ориентиры тонут в тумане или мраке и запахи ни в воздухе, ни в воде тоже ни о чем не говорят{760}. Вы, наверное, думаете, Уоррант заплясал от радости, узнав, что его драгоценные богонги принадлежат к этому магниторецепторному клубу? Это же просто мечта – изучать такое фантастическое чувство! В действительности, шутит Уоррант, «осознав, какую роль в жизни богонгов играет магнитное поле, я подумал: "О нет!"».

История исследования магниторецепции отмечена жестоким соперничеством и омрачена заблуждениями, а само это чувство печально известно тем, что с трудом поддается как изучению, так и пониманию. Вопросов без ответа хватает и в случае остальных чувств, но, когда речь идет о зрении, обонянии или даже электрорецепции, ученым хотя бы примерно понятно, как они функционируют и какие органы при этом задействованы. С магниторецепцией все иначе. Она по-прежнему остается самым малоизученным чувством, хотя в ее существовании ученые убедились много десятилетий назад.

Геомагнитное поле охватывает всю планету и потому может направлять животных, пересекающих во время миграции целые континенты. Но даже самое грандиозное путешествие начинается с первых осторожных шагов, и именно благодаря им магниторецепцию и удалось обнаружить.

Когда приходит пора лететь в дальние края, птицы становятся непоседливыми. Даже в неволе они постоянно скачут с места на место, перепархивают, машут крыльями. Эту суетливость называют немецким словом Zugunruhe, что значит «миграционное беспокойство». Птицы понимают, что время настало. Их тянет в путь. И как правильно понял немецкий орнитолог Фридрих Меркель в 1950-е гг., этот путь они знают заранее. Меркель и его ученики Ганс Фромм и Вольфганг Вильчко, отлавливая по осени малиновок, заметили в этом миграционном беспокойстве пойманных