— Иди, — хмуро сказал Карим.

— Спасибо, спасибо, — с облегчением забормотал он, мелко отступая. По спине бежали струйки пота. — Благодарю вас, хозяин… извините меня.

Он все кланялся, пятясь, а Карим уже отвернулся.

Простой человек. Совсем простой. Честно сказать, раздражает. Топнуть ногой — умрет со страху. Даже если просто сказать: умри! — умрет… Хороший человек. С такими просто. Но неинтересно. Руку протянул — он твой… Люди разные. В одних всегда живет страх. В других страх убит другим страхом. В третьих страха нет вообще.

Нет, вранье. Сам он тоже всегда чего-нибудь боялся. Предательства. Случайности. Больше всего боялся потерять Орифа. Поэтому был предусмотрителен. Дальновиден. И его учил дальновидности.

Но не выучил.

Взять хотя бы весну 90-го. В Хуррамабаде полыхнуло. Дураки говорили — неожиданно. Карим локти себе кусал, понимая, что его опередили: то, что он собирался когда-нибудь сделать сам, сделали другие. Три дня кряду рвань громила магазины. Жгли киоски, переворачивали троллейбусы. Кто попал под горячую руку, не поздоровилось. Русский так русский, таджик — если не в чапане — тоже пойдет, таджичка не в национальной одежде — давай и таджичку… Бей-колоти! Правительство только разевало свой поганый рот. Ай, разве ленинабадцы могут что-нибудь, кроме как чесать языками? Это слыхано ли: первый секретарь обратился к населению с предложением защищаться самим — кто чем может. Ориф, болван, как на грех, попал в самую гущу — ехал со службы, в штатском, без оружия, наехал на погром, выскочил, попер с голыми руками… Ну и получил свое — огрели чем-то сзади по башке. Машину спалили, сам две недели провалялся в больнице. Потом приехал: мрачный, дерганый, зло сказал, что больше без ствола за поясом шагу не сделает.

— Э-э-э, дело не в стволе! Куда ты полез! — мягко попрекал его Карим. — Тут кулаками не поможешь. На больших деньгах заварено, поверь мне… Этот ход правильно задуман. Всем все видно: беспорядки, гибнут люди, целый город кое-как обороняется от бандитов. Кто виноват? — конечно же, власть. Смотри, народ, как плохо тобой управляют. Давай-ка, народ, погони этих людей, позови нас — гиссарцев или каратегинцев — и тогда мы будем управлять тобой хорошо… Это же очень просто! Собрались уважаемые люди, обсудили, выработали план, сложились деньжатами… Правильно задумали: давно пора свалить ленинабадцев. Как сели семьдесят лет назад, так никого к власти не подпускают. Знаешь, какого труда мне стоило, чтобы тебя оставили работать в Хуррамабаде? Или чтобы дали капитана на два года раньше? Эге! Кулябец?! — и тут же вся ленинабадская сволочь встает стеной: Карим-ака, мы вас уважаем, но есть негласные постановления… вы понимаете, Карим-ака, при всем к вам уважении не могу рисковать своей головой… поймите меня правильно, Карим-ака, но… тьфу, лисы поганые!..

— Да ну, — отвечал Ориф. — Попробуй свали… У них армия, безопасность. Только сунься. А народ — что народ… Ему плевать. Его громят, а он все наверх смотрит — что власть скажет. Да и зачем их валить? И при них жить можно. Нужно только…

— Подожди, сынок! — Карим бросил четки на дастархан. — Ты, кажется, чего-то не понимаешь. Что значит — зачем? Да затем, что власть — у них. А должна быть — у нас. У нас, у Куляба. Куляб всегда был сердцем этой страны. Власть — дело Куляба. Наше дело, говорю тебе прямо, — наше с тобой дело. И ради этого…

— Да ну, дядя, — Ориф сморщился. — Власть, власть!.. Да к ней не пробьешься, к власти-то. Там столько всего наворочено — черт ногу сломит.

— Правильно говоришь, — согласился Карим. — Одни не пробьемся. А вместе с другими — пробьемся. Свалим. Поэтому не нужно бросаться с кулаками. Есть лучшие пути. Видишь, в этот раз мы и вовсе остались в стороне. Прозевали все. Это беда наша. Нужно искать организаторов. Уважаемых людей. Мол, так и так: в одиночку вам ленинабадцев не погнать. Сам говоришь: в их руках милиция, армия, безопасность. Давайте объединяться. При определенных условиях мы, кулябцы, тоже поможем деньгами… Понимаешь? Для начала сойдемся с кем угодно — с гиссарцами, с каратегинцами, с памирцами, с чертом, с дьяволом! Нужно свалить ленинабадцев, схватить шишку — а уж потом будем разбираться с партнерами… И еще как разберемся! Еще раз говорю: власть — это наше дело, сынок. Ты, вообще, представляешь себе, что такое настоящая власть?..

Нет, он так и не понял, что такое власть. Так и не осознал, что ему предлагали.

Карим покачивал в руке красную пиалу, и желтоватый блик скользил по белому глянцевому исподу.

Семь минут двенадцатого.

Он посмотрел на телефон. Может быть, с аппаратом что-то не в порядке? Протянул руку, нажал на «talk». Привычный гудок. Выключил.

Солнце уже палило вовсю, а он кутался в халат: знобило.

Девять минут. Только что поставил пиалу прямо в солнечное пятно, и вот всего за две минуты солнце ушло, и теперь пиала касалась его только самым краешком.

А может быть, он преувеличил размеры грозящей беды?

Может быть, он ошибся? Не понял? Может быть, Ориф имел в виду что-то совсем другое?..

Неужели все? Еще не поздно отменить приказание. Но что потом? Что дальше? Уступить его требованиям? Смотреть, как этот безумец разрушает то, что он строил десятилетиями? Боже, ну зачем, зачем он встал на эту дорогу?! Ведь как отец к нему относился… как отец!..

Ему вспомнилось, как перед самой войной племянник примчался в Куляб после неудачной попытки найти общий язык с одним человеком из администрации президента. Был взвинчен и вопреки обыкновению казался растерянным.

— Э-э-э, бача, бача, — говорил Карим Бухоро, глядя на него с ласковой укоризной. — Эх, парень, парень…

Они сидели в деловой комнате. Ориф повесил китель на спинку стула. Недавно полученные майорские звезды тускло светились.

— Ты потребовал того, чего он не мог сделать ни за какие деньги. Ну нельзя же вынуждать человека ставить под удар все: положение, карьеру, честь, в конце концов…

Ориф фыркнул.

— Скажете тоже: честь! Откуда у этого человека честь!

— Э, не говори так. Всякий думает про себя, что он честен… Разумеется, ему пришлось отказаться. Я тебе говорил и еще раз говорю: не нужно заставлять человека делать то, что он делать ни в коем случае не должен. Ему будет гораздо спокойнее, если ему предложат всего лишь не сделать того, что он должен сделать. Ну это же азбука!

Ориф недовольно барабанил пальцами по столу.

— Да нечего с ним дипломатию разводить, никуда не денется… — буркнул он. — Вернусь в Хуррамабад, прижму как следует. Он знает, чего от меня ждать.

— Э-э-э, как глупо! Брось, брось, оставь его в покое, — Карим нахмурился. — Сейчас не это главное. Не нужно пережимать. Слава богу, и так все идет нормально. С тех пор как с уважаемым Фазлиддином — мир его праху! — случилось это страшное несчастье, жить стало гораздо проще. Мне было его искренне жаль, правда… Он был дельный человек, и если бы… а, что говорить. Теперь никто не мутит воду, и это сильно облегчает жизнь.