Чтобы она осталась. Навсегда.

Господи. Она собирается посеять хаос и беспорядок в его спокойном мире, а он, черт возьми, не может ждать.

Черт, он уже потерял всякий контроль над собой.

От выражения ее радости на лице, когда они пришли на вечеринку, предназначенную для нее, у него закружилась голова, как будто все поставлено на карту. То, как она засветилась, как ожила, — он хотел бы видеть это выражение на ее лице каждый день до конца своих дней.

Мысли о Тесси, о сыне заставили Соломона повернуться к Хаулеру и сказать:

— Когда мы откроем бар, я хочу составить расписание. Особенно после рождения ребенка.

Теперь он не отступит. Тесси — его приоритет. Он не повторит своей ошибки с Сереной.

Лицо Хаулера исказилось.

— Она уже держит тебя на поводке, — бормочет он.

— Не держит, — рявкает Соломон, заставляя отца занять себя на другой стороне гаража.

— Как скажешь.

Он смотрит на своего друга, который выглядит раздраженным и взволнованным.

— Тебе не нравится Тесс? — рычит он, решив, наконец, спросить об этом.

Хаулер отхлебнул пива и выбросил банку в мусорное ведро.

— Мне нравится Златовласка.

— Чушь. Ты ведешь себя как осел с тех пор, как она здесь появилась.

Поколебавшись, Хаулер проводит рукой по своим грязно-русым волосам. Затем он открывает рот.

— Уже быстро, парень. Слушай, мы все рады, что ты выходишь из своей скорлупы, но не кажется ли тебе, что это слишком быстро? Ресторан, девушка? — Он гримасничает. — Ты ничего не должен этой девчонке. Ты ее обрюхатил, и, конечно, уже слишком поздно что-то делать…

Соломон закрывает глаза, его сердце сжимается в тисках при этой мысли.

— Не говори так, мать твою.

— Она всего лишь девчонка, — говорит Хаулер со злостью в голосе.

Он сжимает руки в кулаки, слова ударяют его в самое сердце.

— Тесси не просто какая-то девчонка.

На периферии видна открывающаяся и закрывающаяся дверь гаража. Джек исчезает в холоде, чтобы выйти из кипящего разговора.

— Так и есть. — Хаулер ударяет пальцем. — Признайся. Она первая девушка, которую ты трахнул после Серены. Она — чертов отскок.

Его терпение лопнуло, ярость запылала в его жилах.

— Хаулер, клянусь, еще раз заговоришь о ней в таком тоне, и я выбью тебе все зубы на хрен.

Раздувая ноздри, Хаулер сползает с табурета, надувает грудь.

— Ну так сделай это.

И он делает. Он врезается кулаком в челюсть своего лучшего друга. Ругаясь, Хаулер, спотыкаясь, возвращается к одной из ржавых машин. Прежде чем Соломон успевает продвинуться вперед, он встает, набрасывается на него, опускает плечо и бьет им в живот Соломона, пытаясь опрокинуть его.

— Детские шаги, — вздохнул Хаулер. — Ты должен делать, блядь, детские шаги.

— Да пошел ты, — ворчит Соломон. Он сильно пихает Хаулера в грудь, отчего тот рассыпается по полу.

Вид лежащего на полу лучшего друга заставляет Соломона остановиться. Он сжал правую руку в кулак и выругался под нос. Какого черта они делают? Дерутся как придурки в гараже его отца, как будто им снова тринадцать лет. Господи. Это ничего не решит.

Тяжело дыша, он провел рукой по волосам. Уставился на Хаулера.

— В чем, блядь, твоя проблема? — требует он.

— Хочешь знать, в чем моя гребаная проблема? — говорит Хаулер, поднимаясь на ноги. — Я боюсь, черт возьми. Однажды я потерял своего лучшего друга, ясно? Ты закрылся, чувак. Мы все тебя потеряли.

Это признание и боль, пришедшая с ним, высасывают ветер из Соломона, заставляют его разжать кулаки. Семь долгих лет он заставлял свою семью, своего лучшего друга проходить через ад. Их беспокойство вполне обоснованно. Он понимает, к чему клонит Хаулер, даже если это нелегко услышать.

Поморщившись, Хаулер проводит рукой по лицу.

— Не получится с этой девушкой, что тогда? Вернешься в хижину? Снова превратишься в гребаного отшельника? — Из него вырывается клокочущий вздох. — Я только вернул тебя, чувак. Я не могу потерять тебя снова. Твоя мама не может. Твои сестры не могут.

— Ты не потеряешь, — говорит он низким и ровным голосом. — Я здесь. И Тесси здесь, и так оно и останется.

— Лучше, блядь, так этому и быть.

Их глаза встречаются, опускаются.

Затем Хаулер застонал, перевернувшись на спину.

— Господи. — Он потирает пальцами переносицу. — Ты ударил меня по лицу, Сол.

— Не в первый раз, — отвечает Соломон. — И ты мне это сказал.

И тогда они смеются. Большой, пробирающий до костей смех, который заполняет гараж и снимает напряжение.

— Послушай, — начинает он, ожесточенно вытирая руки о бедра своих джинсов. — Достаточно того, что я ссорюсь с Эвелин из-за Тесс. Я не хочу ссориться еще и с тобой.

— Что сделала Эвелин?

— Она составила бумаги с просьбой о единоличной опеке.

Поморщившись, Хаулер издал болезненный вздох.

— Ну и дела, чувак.

— Да. — Вздохнув, Соломон покачал головой и сел на ящик. Он смотрит на своего лучшего друга. — Тесс здесь, чтобы остаться. Она держала мое сердце на поводке в ту ночь, когда я с ней познакомился, и тебе придется к этому привыкнуть. Я люблю ее.

Его лучший друг моргнул, челюсть отвисла.

— Правда?

— Да.

— Черт, почему же ты, блядь, не сказал этого с самого начала?

— Потому что я ей еще не сказал. — Он поморщился и провел рукой по бороде. — Я идиот.

— Ты собираешься попросить ее выйти за тебя замуж или что-то в этом роде?

— Да. Я, блядь, собираюсь.

Хаулер опускается рядом с ним, ошеломленный.

— Вот блин, — говорит он мягко и потрясенно.

Соломон резко смотрит на него.

— У тебя с этим проблемы?

— Нет. — Он хихикает, на его лице появляется озадаченная ухмылка. Он хлопает Соломона по спине. — Мы собираемся растить ребенка в баре, Сол.

Соломон усмехается. Они чертовски уверены в этом.

***

Когда Тесси представляла себе вечеринку по случаю рождения ребенка, она думала, что будет есть торт в ванне и плакать в бутылку безалкогольного игристого вина. А вот этого — никогда. Счастливый дом, наполненный семьей Соломона, Эш и несколькими близкими друзьями семьи Уайлдеров, которые уже давно уехали. В гостиной уютно, благодаря пылающему камину. Журнальный столик завален развернутыми подарками и упаковочной бумагой. На серванте расставлены подносы с изысканными блюдами, бутылки шампанского и большая чаша с безалкогольным пуншем. Детские фотографии Соломона и Тесси нанизаны на длинный кусок эвкалиптовой гирлянды.

Если бы ей пришлось выбирать тему, то это был бы винтажный шик. И все же она даже не может включить свою дизайнерскую критику. Потому что критиковать нечего. Все идеально.

Она никогда не думала, что хочет этого. Глупые игры, светские разговоры о детях, мизинцах