Тому, кто устроил Паучихе засаду, не обязательно было проламывать ей череп. Достаточно было лишить ее свободы движений, или просто задержать. Если бы Дарда не обратила внимания на балку, то была бы уже мертва. Пока что ей удавалось извиваясь, избегать ударов, но долго это продолжаться не могло. И если здесь не один человек, то Паучихе пришел конец.

Однако никто не бежал на подмогу нападавшему, и ему приходилось, пусть не так тяжело, как Дарде, но тоже не слишком удобно. Он был высокого роста и если ему доводилось рубить прежде жертву, лежавшую на земле, то – не сопротивлявшуюся. А эта упорно не желала смириться. Она дергалась на земле, как раздавленное насекомое, путаясь в широком плаще, и все же его меч раз за разом рубил воздух и вонзался в землю. Нападавший терял терпение, дыхание у него сбивалось, и он ругался сквозь зубы на каком-то южном диалекте. Он нагнулся, чтоб получше ударить, и одновременно пнул раненую ногу Дарды. Не стоило ему этого делать. Мокрый, измазанный в грязи плащ словно сам собой полетел в него и залепил лицо. Ибо, катаясь по земле, Дарда сумела из плаща высвободиться. И пока ее противник с проклятиями путался в складках ткани, она сумела резануть его по горлу кинжалом.

Иногда хорошо иметь чрезмерно длинные руки.

Человек хлюпнул, сложился и упал поперек Дарды. Пытаясь отдышаться, она спихнула его с себя. Ее била дрожь – от напряжения, не от страха. Боль, от которой удалось отвлечься в миг атаки, вернулась. Хуже того – теперь Дарда ощутила то, чего в горячке не заметила. Меч все-таки задел ее. Плащ смягчил удар, заставил лезвие пройти по касательной, и ребра, кажется, были целы, но вдоль правого бока тянулась кровавая полоса. С ногой было и того гаже. Кость, несомненно, была сломана. Хорошо, хоть не раздроблена.

Со стоном она приподнялась и села. Подтянула к себе спасительный плащ и стала полосовать его кинжалом. Дарда лучше умела наносить раны, чем врачевать их, но все же отрядный лекарь Козби кое-чему ее научил. Первым делом она перевязала ногу, чтоб сломанная кость не разошлась. Потом с грехом пополам забинтовала бок, прямо поверх рубахи – чтобы остановить кровь. Теперь бы еще посох взять…

На мгновение облака разошлись, явив Дарде бледное в лунном свете лицо убитого. Скобке черных усов отвечала темная скобка раны под подбородком. Он упал ничком, но Дарда перекатила его набок, и кровь, вытекающая из раны, пропитала кафтан на его груди. Что-то померещилось знакомое в этом крупном горбоносом лице. Словно бы человек уже когда-то лежал вот так перед Дардой, тяжелой неподвижной грудой, и челюсть у него была свернута несколько набок. И все же Дарда не узнавала его, пока в поле ее зрения не попал меч с изогнутым лезвием. Нынче это лезвие было заточено… в отличие от того дня, когда во дворе Хаддада нескладная девчонка по прозвищу Паучиха сломала челюсть заносчивому пришельцу – как же его звали? Абрамалак?… Алхамелек… что-то в этом роде. Да, тот самый человек. А меч, пожалуй, иной, чем тот, которым он увечил противников. И минуло с тех пор около восьми лет. Долго же он дожидался, чтоб отомстить за позор поражения. После стольких лет можно высидеть ночь в засаде… Все-таки она не ошиблась в людях. Уязвленное самолюбие – вот что обычно движет ими.

Дарда вырвала фалькату из пальцев убитого. Доползла до лежавшего в отдалении посоха. Уперла его в землю, и с величайшим трудом встала. Теперь ей впору не посох – костыль….

Голова у нее кружилась. Но она понимала, что не может стоять на месте. Нужно идти… куда? Можно вернуться в гостиницу… но если ее там ждут… если он все же был не один… если сообщник его догадался, что засада не удалась, он вернее всего предположит, что Дарда вернется назад. А если она пойдет домой, то Хариф ничем не сможет ей помочь. Помочь могут в храме Никкаль, но это слишком далеко. Однако Дарда не видела иного выхода. До самого храма она не доберется. Но нужно постараться дойти до нижней террасы храмовых садов. Это все равно территория храма, и там Дарда будет в безопасности… там… найдет… убежище.

Опираясь на посох, она заковыляла по улице, Каждый шаг был пыткой, но Дарда не останавливалась. Нельзя останавливаться. Фалькату она заткнула за повязку, перетягивающую ее бок. Так она освободила руки, чтобы цепляться за посох. И не была уверена, что в случае опасности сумеет вытянуть меч. Но так, по крайней мере видно, что она вооружена. Никогда прежде она не полагалась на видимость. И никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Беспомощная Паучиха! Если бы у нее были силы, она бы рассмеялась. Она и сама смешна… пугало… а сейчас еще и страшное пугало. Окровавленное.

Повязка на ноге держалась хорошо, а вот на боку ослабла. Рана кровоточила, пропитывая одежду.

А кровь из перерезанного горла Алкамалака стекла на землю и ушла в нее. Так требовала когда-то Никкаль: кровь должна напитать землю, чтоб та стала плодородной, хотя сейчас она довольствуется дождем.

Надвигается дождь…

Луна исчезла за плотной пеленой туч. Ночь подходила к концу. Но Дарда уже не видела этого. Туман, окружавший ее, был кровавым, а не белым. И последняя мысль, поразившая ее, была: она не попадет в сад! Там высокая ограда… Дарда не вспомнила о ней сразу, потому что обычно оград для нее не существовало. А теперь… Потом туман, плывущий перед глазами, поглотил и сознание.

Первое, что она почувствовала, выходя из забытья, – голова неприподъемно тяжела. Затем – ребра стянуты тугой повязкой, а на ноге – лубок. И, наконец: она лежит не на земле, не на камнях, а в постели.

Разомкнув веки, Дарда увидела над собой низкий беленый потолок. Смотреть было трудно, на белом фоне плавали какие-то прозрачные загогулины. От слабости, наверное. Ясно одно – она не у себя дома, и не в какой-нибудь темнице. Вряд ли в темнице ее бы уложили в чистую постель и завернули в мягкое покрывало. Зато одежду сняли.

К постели подошла женщина в серо-голубом платье, и прежде чем Дарда, напрягая взгляд, сосредоточилась на ее лице, то уже поняла, где находится: в храме Никкаль.

– Очнулась? – спросила мать Теменун. – Как ты?

– Все плывет… и голова…

– Еще бы! Ты потеряла много крови. На, попей воды.

Она поднесла к губам Дарды чашку. И только сделав первый глоток, Дарда ощутила, что безумно хочет пить. Все тело вопило от жажды. Дарда жадно выглотала воду до дна. "Вот так, наверное, и пьют яд", – краешком проскользнула мысль.

– Как я сюда попала? – спросила она, как только мать Теменун убрала чашку.

– Храмовая стража нашла тебя в саду. А ты, что, направлялась в какое-то другое место?

– Нет. Я шла к вам. Но как дошла, не помню.

Мать Теменун глядела на нее задумчиво.

– Я не стану спрашивать, кто на тебя напал и почему. При твоем образе жизни было бы странно не иметь врагов. И поскольку ты жива, излишне спрашивать, кто победил. Меня интересует иное – где это случилось?

– На складской улице за рыночной площадью.

– Неблизко. Наша лекарка была изрядно озадачена тем, что ты осталась жива, хотя ни одна из твоих ран не является смертельной. Ты запросто могла убить себя пешим переходом. Дело не только в потере крови – правда, вытекло ее из тебя немало, ибо повязку, между нами говоря, ты наложила отвратительно. Но лекарка говорила, что, ступая на сломанную ногу, ты должна была испытывать такую боль, что сердце бы не выдержало.