Дозор, первым побывавший в Киеве, привёз весть о бегстве Ярополка. Причём в самом Киеве говорили разное: ушёл-де с ближней дружиной и боярами, кто говорил, что бояре не все ушли, кто остался, кто разъехался в стороны. Владимир поборол минутное отчаяние (сразу представилось, что Ярополк в печенегах ожидает, когда русы устанут содержать варяжское войско и распустят его или восстанут на нового князя), прикинул с воеводами, насколько далеко брат может уйти с обозом, бабами и детьми. Волчий Хвост, не раз объезжавший с отцом в полюдье землю днепровских русов, успокоил:

— Дальше Роси уйти не успеют. Опередили нас на два дня, но с доброй дружиной да заводными конями нагоним.

Спустя двое суток после ухода Ярополка рать во главе с Волком пустилась в сугон.

Город был захвачен без боя. Владимир, въехав в отверстые ворота Горы, остановил коня, оглядывая потемневший бабкин терем, что стоял уже без малого сорок лет. Эти брёвна видели славные Ольгины времена, юного мужающего Святослава, не совершившего ещё своих ратных подвигов…

Дружинники разбрелись по всей Горе, выискивая людей. «Будто выморочный, собака не взбрехнёт!» — подумалось князю. С чего начать, что делать? О победе как-то не думалось, да и она должна быть не такой — с долгим ратным противостоянием, когда победитель с усталой гордостью въезжает в благоговеющий и ждущий милости город. Княжий терем оказался пустым, с разбросанной кое-где лопотью, которую то ли не успели, то ли не захотели взять. Владимир бродил по покоям, вспоминая детство, когда играл в хоромах с Олегом, бегал с визгом от присматривающих за ним мамок. Теперь этот терем его. Он поселит здесь, кого захочет из своих женщин, но сыновья будут все здесь. С горечью вспомнилось, как мать рассказывала об их ссылке в Будутино до той поры, пока не умерла мать Ярополка и Олега. Отец их не забрал к себе в Вышгород. Впрочем, Вышгород, как и Киев, он не считал своим углом, его тянуло в далёкий, отобранный у болгар Переяславец.

На счастье, пришёл хранитель Игорева рода волхв Белояр. Сопровождавший его Добрыня пригнулся под притолокой, входя в горницу. Владимир, сидя на откинутой у стены лавке, с удивлением посмотрел на Белояра. Он узнал его сразу, ведь когда-то волхв вводил его в род Святослава. С тех пор Белояр постарел, резче и глубже стали морщины, в бороде прибавилось седых прядей, голубые глаза смотрели проницательнее и строже, налитые приобретённой с годами мудростью.

— Я знал, что ты придёшь сюда, — молвил волхв. — Жива-мать и светлый Перун сказали мне, что дни Ярополка сочтены. Твой брат был добрым человеком, но земле, кроме доброты, нужна сила.

Владимир поднялся, уступая место волхву на лавке и ища глазами перекидную скамью.

— Порядок нужен уже сейчас, — сказал Белояр, подождав, когда Владимир усядется в креслице, скрипнувшем под его тяжестью.

— Шли вестоноши по сёлам, собирали бояр, посельских и волостелей на вече. Люди не знают, чего ждать от тебя, хоть и уведали, что худа ты земле не делал. То, что отдельные ратные твои творят, дак война без этого не обходится. Простят, коли лучше Ярополка будешь.

Новгородский князь не задавал вопросов, как и зачем здесь Белояр. Волхву иные силы ведомы, что не подвластны людям, поэтому часто суровый воин трепещет перед служителем божьим. Белояр замолчал, и Владимир понял, что слово за ним и не ошибиться бы с почином.

— Ключник нужен, — сказал он, глянув в сторону Добрыни, и дождался одобрительного кивка, — казну глянуть, кладовые посмотреть. С варягами рассчитаться надоть.

— Ключник с Ярополком ушёл. Но я найду тех, кто добро примерно ведал, среди вятших толковые люди остались: Гуннар, Претич, да много кого. А теперь давай, княже, домового в печь запустим. Ты угли-то с гнезда своего новгородского привёз?

Два следующих дня Владимир промотался туда-обратно из Киева в Дорогожичи. Нашлись доброхоты из местных, кто подвизался собирать кормы для войска. Было понятно, что люди эти чем-то обижены: если не князем, то родичами или сябрами, но выбирать пока не из кого и некогда, потом можно разобраться, поменять кого. Но это будет после Ярополка, а пока Владимир не чувствовал себя здесь хозяином. Добрыня тем временем с приведёнными Белояром людьми смотрел бертьяницы, считал добро, записывая всё на бересту. Оказалось, что князь забрал только часть казны, то ли тащить всё ни времени, ни сил не было, то ли посчитал, что Владимир найдёт казну и будет доволен. Надо отдать должное Ярополку: казну, истощённую войнами Святослава, он изрядно поправил, не тратясь на собственные удовольствия и удовольствия своих ближников.

Собирались бояре из древних русских и славянских родов. Многие были недовольны Ярополком от того, что порушил Ольгин обычай: передавать боярское звание и кормы по наследству, как в Болгарии, а вернул, как было ещё при Игоре, — дети боярские трудом своим ратным или посольским должны честь отцову подтвердить. Владимир обещал вернуть Ольгин обычай, про себя решив, что брат был прав, ибо тому, кто пользу стране не несёт, нет чести и звания предков. И он сотворит так же, только утвердиться бы в земле Русской.

На вече на Подоле сказал коротко о том, что не он начал ссору братнюю, что вернёт земли, отобранные ляхами, заставит окраины вовремя платить дани. Вече в Киеве не такое бурное и буйное, как в Новгороде: постояли, послушали и разбрелись, втихую обсуждая. Пару слов сказал Добрыня, более красноречивый, привычный не робеть на новгородских народных собраниях.

Наконец пришла весть, что Волчий Хвост запер Ярополка в устье реки Роси в крепости Родень, и Владимир засобирался в путь.

Спешили, как могли, по наезженной дороге вдоль Днепра, что петляла мимо сёл и весей. Чем глубже лезли в леса, чем ближе было устье Роси. За Росью — земля уличей, а там, считай, уже в печенегах. Тряслись в возах бабы с детьми и добром. Ближняя дружина, почти в две сотни мечей, мыслилась серьёзной обороной от сугонной рати Владимира. Блуд, осторожничая, высылал вперёд и назад разъезды.

В Родене можно коротко передохнуть, взять снеди, найти лодьи для переправы. Родень[205]— город пограничный и оттого освобождён от дани и оброков. Здесь часто бывали вольные ватажники, шедшие разорять печенежские кочевья или в Тмуторокань за славой и богатством, добываемые морской русской вольницей в походах на исмаильтян. Те же вольные ватажники запросто могли пограбить тех же уличей, тиверцев, греков, живущих по побережью Русского моря или в Тавриде. Правда, теперь вольные ратники заходили сюда гораздо реже — много их легло в Болгарии при Святославе. Крепость в Родене всегда без изъянов, с сотней подготовленных к рати превосходящего противника кметей.

В Родень прибыли вечером, распихались по избам, поели горячего, выпарились в бане. Кмети с боярами расслабились, повеселели. Осталось пережить ночь в сладком сне и назавтра переправиться на тот берег Роси.

Блуд спал с кметями в дружинной избе, разместив семейство на посаде в хоромине какого-то мужика. Сон прервал чей-то крик. Один из местных дружинников, стоявших в стороже, вломившись в избу, бродил по спящим и храпящим телам, громко в голос вещая: