Гитлер читал много военной литературы, увлекался лекциями по военному делу. А учитывая, что он лично участвовал в последней войне, причем в качестве простого солдата, он хорошо знал вопросы «нижнего уровня» – свойства разных видов оружия, влияние погоды и рельефа местности, менталитет и моральный дух войск. Причем в последнем вопросе он был настоящим экспертом. Обсуждая подобные проблемы, мы всегда приходили к соглашению. Но с другой стороны, он не имел ни малейшего понятия о высших стратегических и тактических комбинациях. Он быстро улавливал, как передвигается и сражается одна дивизия, но не понимал, как действует армия».

Далее Мантейфель перешел к рассказу о том, как развивалась система обороны «еж». «Когда наши части под давлением русских были вынуждены отступить, их как магнитом тянуло к подготовленным в тылу районам обороны. Считалось вполне естественным закрепиться там и в дальнейшем оказывать упорное сопротивление. Гитлер быстро понял значение и пользу таких укрепленных районов. Однако он пренебрег необходимостью дачи боевым командирам разумной свободы в решении вопросов выбора и изменения диспозиции, а также отступления в случае необходимости. Он настаивал на том, чтобы всякий раз дело передавалось на его рассмотрение. Поэтому слишком часто русские прорывали участки обороны, удержать которые было непосильной задачей.

Он обладал стратегическим и тактическим чутьем, особенно когда речь шла о внезапных нападениях, но ему, безусловно, не хватало технических знаний для грамотного воплощения своих идей. Кроме того, он чрезмерно увлекался всевозможными цифрами. Обсуждая ту или иную проблему, он часто прерывал разговор, звонил руководителю нужного департамента и спрашивал: «Сколько у нас имеется того-то и того-то?» Затем он поднимал глаза на человека, который пытался ему что-то доказать, называл цифру и заявлял: «Вот так, понятно?», словно таким образом проблема сама по себе решалась. Он был всегда готов принять цифры, указанные на бумаге, не интересуясь, насколько они соответствуют действительности, о чем бы ни шла речь – танках, самолетах, винтовках, лопатах.

Как правило, он звонил Шпееру или Буле – именно они занимались промышленностью. Буле всегда держал при себе небольшую тетрадку, в которую заносил всевозможные цифры, – мало ли что могло понадобиться фюреру. Но даже если указанное в его тетрадке количество определенного товара действительно было произведено, он чаще всего находился на заводских складах, а не в войсках. Подобным образом Геринг заявил, что по первому требованию предоставит от люфтваффе 10 дивизий для наземных операций на русском фронте, совершенно позабыв, что офицеры получили летную подготовку и, чтобы стать пехотинцами, им следует учиться заново».

Я сказал Мантейфелю, что после бесед с немецкими военачальниками у меня создалось следующее впечатление: с одной стороны, Гитлер обладал врожденным чутьем к оригинальной стратегии и тактике, но не имел необходимых знаний; с другой стороны, высший генералитет Германии был чрезвычайно компетентен, однако придерживался сугубо традиционных методов. Насколько я понял немецких генералов, непонимание Гитлером очевидных для них технических вопросов настолько раздражало профессиональных военных, что они заранее сбрасывали со счетов возможную ценность его идей. А он, в свою очередь, приходил в ярость от их традиционного мышления и нежелания воспринимать новые идеи. Так возникло своеобразное перетягивание каната, которое продолжалось на протяжении всей войны, хотя изначальные предпосылки были очень благоприятными и, если бы стороны пришли к соглашению и наладили сотрудничество, история вполне могла получить иное развитие. Мантейфель со мной согласился. «Я сам сказал Гитлеру нечто подобное, когда в 1943 году он пригласил меня на Рождество. Тогда мы долго беседовали о различии взглядов представителей танковой школы и тех, кто был воспитан на других, более старых видах оружия. Убеленные сединами генералы не могли понять боевой дух войск в новых условиях современной войны».

Я имел длительные беседы с видными немецкими военачальниками, мы вместе проанализировали ход операций на разных фронтах. Какие же можно сделать выводы? При общем крахе военной политики, то есть генеральной стратегии, нельзя отрицать наличия ряда отдельных замечательных стратегических и тактических решений. Объяснение этого явления имеет двойственную природу. Старые военные, чье становление прошло в системе Генерального штаба, доказали свой крепкий профессионализм, но им всегда не хватало вдохновения, некой божьей искры, дающей способность совершить что-то неожиданное и победить. Они относились к войне, как к шахматной партии, а не как к живому, изменчивому искусству. Старые генералы с неодобрением относились к своим коллегам, у которых внезапно появлялись новаторские идеи, а уж любителей, пытающихся сказать новое слово в военном искусстве, и вовсе презирали. Большинство из них никогда не интересовались и плохо понимали проблемы, выходящие за рамки военного ремесла.

Гитлер быстро уловил ценность новых идей, нового оружия и молодых талантов. Тот факт, что новые мобильные танковые силы имеют очень высокий потенциал, он осознал значительно раньше, чем весь Генеральный штаб. Гитлер первым поддержал Гудериана, «пионера» новой танковой школы, что явилось решающим фактором в достижении блестящих побед на начальном этапе войны. Гитлер обладал врожденным чутьем, вместе со склонностью к элементарным ошибкам как в расчетах, так и в действиях. Молодые военные, которых он находил и усиленно продвигал по служебной лестнице, были в этом плане сродни ему, особенно это относится к Роммелю. Эти люди понимали, как важно застигнуть противника врасплох, и инстинктивно чувствовали, в какой момент внезапность может означать победу. Они возродили в этой войне, но на более высоком уровне, классические военные хитрости и уловки. Продемонстрировав заблуждения, свойственные традиционности, Гитлер получил определенное преимущество над генералитетом, который он стремился использовать, но не укреплять.

Иногда события доказывали правоту тонко чувствовавших любителей, временами правым оказывался строгий математический расчет профессионалов – последнее, по правде говоря, происходило чаще. Но ревность, неизменно царившая в отношениях между ними, оказалась для Германии воистину роковой, она принесла стране больше вреда, чем ошибки обеих сторон. При этом ответственность в первую очередь ложится на военных – так было и будет всегда.

Исход, скорее всего, был неизбежен – на войне некогда учиться житейской мудрости и примирять соперников. Если же познакомиться с основными положениями политики Гитлера и его взрывным темпераментом поближе, становится очевидно, что сдержать его при любых обстоятельствах было бы очень сложно. А неприязнь профессиональных военных и частота, с которой его «внутренний голос» одерживал победу над их взвешенными и продуманными планами, сделали его и вовсе неуправляемым. Таким образом, обе конфликтующих стороны были в какой-то мере ограниченны, но ни одна этого не осознавала.

Как бы там ни было, но немецкие генералы той войны были типичными и весьма неплохими представителями своей профессии. Они вполне могли быть еще лучше, если бы имели более широкий кругозор и обладали способностью глубже проникать в суть вещей. Но если бы они стали философами, то, безусловно, перестали бы быть солдатами.