которое она дала мне в университетские годы, поскольку я любила копаться в земле, как сурок[55]. Я смягчилась, когда она пропела мое прозвище. Перемещалась по квартире, как в каком-то другом измерении, пока Мэри, заявив, что я, вероятно, голодна, стала готовить курицу в шоколадном соусе, стуча кастрюлями и совершая налеты на кухонный шкаф в поисках шоколада и консервированного перца.

Она оказалась права. Я была голодна, как волк.

«Вот моя маленькая опухоль, я знаю, что она доброкачественная», – распевали мы с Мэри на мотив детской песенки «Мой маленький огонек»[56]. Робин посоветовала мне петь ее каждый раз, когда я начинаю ощущать беспокойство. Мы поднимались по крутой тропинке, огибая камни размером с холодильник и тсуги с кривыми, как пистолет, стволами, согнувшимися от сползающего снега. Мы не отказались от планов на выходные – отправиться в поход на гору Сигурд в месте слияния рек Сквомиш и Эшлу недалеко от Ванкувера; это было куда лучше, чем нервничать дома. С учетом низкой вероятности рака мы с Доном договорились ничего не рассказывать девочкам. То, чего они не знали, не могло им повредить.

Горный серпантин отвлекал от мыслей, я двигалась короткими размеренными шагами, песня повторялась, тревога накатывала лишь временами. Тсуги ничуть не волновались, и я оценила их спокойствие. Они были созданы для выполнения своего долга – цеплялись за скалы, как горные козы, разбрасывали шишки, как монетки, не боясь худшего. Мы взглянули на ледники на вершине горы, которые стекали, не в силах противостоять изменению климата. Я порывалась двигаться дальше, чтобы сжечь энергию беспокойства, однако Мэри села на землю и достала еду, разложив яблоки и рулетики с остатками курицы.

– Ты не выглядишь больной. – Она обратила внимание на мой прекрасный аппетит. – Ты только что поднялась на шестьсот метров за два часа, и тебе не терпится продолжить путь.

– Но я не знаю, почему обычно устаю. – Я непроизвольно попыталась нащупать уплотнение в подмышке.

Мэри настояла на том, чтобы я прихватила свое любимое овсяное печенье. Она предложила натянуть шерстяную шапку, потому что я дрожала. Отвлекая от мыслей об опухоли, Мэри, не поднимая глаз, сказала, как мудро мы поступили, взяв с собой одежду из флиса. Я села рядом с ней, обняла и прошептала:

– Спасибо.

Когда мы вернулись к началу маршрута, на нашем счету было восемнадцать километров, на протяжении которых мы безостановочно пели. Я выбросила из головы тревожные мысли: до результатов биопсии оставалось еще несколько дней. Кроме того, скоро должны были прийти данные масс-спектрометрических измерений углерода-13 по эксперименту в теплице, который мы в этом году начали с Юань Юань. Мы хотели проверить, передают ли пихты информацию о переживаемом им стрессе соснам желтым, и я с нетерпением ждала эти данные.

К тому же я вела два курса. Плюс пять новых аспирантов и постдокторант, о которых нужно заботиться, и работа которых будет вращаться вокруг главного вопроса моей исследовательской программы: как микоризные сети влияют на восстановление деревьев в условиях меняющегося климата?

Мы направились прямиком в паб; Мэри принесла кружки со стаутом на террасу с видом на голубую ледниковую реку Сквомиш. Снежные вершины хребта Тантал превратились в силуэты на фоне заходящего солнца. Она стукнула своим стаканом о мой и произнесла «Sláinte»[57] с идеальным гэльским акцентом, в то время как из бара струился, как бархат, голос Кэтрин Ланг. Я подвинула стул ближе к Мэри; она взяла меня за руку и одарила ухмылкой «разве-не-здорово-что-мы-затеваем-нехорошее», а затем откинула голову, ловя угасающие лучи. Я увидела, как выше по течению хищная скопа опускается на огромное гнездо. На меня нахлынул страх.

На экране появились новые данные.

Они ошеломляли.

Пихты Дугласа, которые мы с Юань Юань заразили западной еловой листоверткой, сбросили половину фотосинтетического углерода в свои корни и микоризу, а десять процентов оказалось непосредственно у их соседей – желтых сосен. Однако отправить электронное письмо Юань Юань, ныне профессору Фуцзяньского университета сельского хозяйства и лесоводства, меня заставил тот факт, что это наследство получили исключительно те сосны, которые связывались микоризными сетями с умирающими пихтами; остальным ничего не досталось.

Прежде чем нажать кнопку «отправить», я посмотрела в окно на Тихий океан. Белоголовый орлан приземлился на прибрежную пихту Дугласа, в его клюве извивалась серебристая рыбина. Неделя прошла, а доктор не позвонил. Я снова проверила голосовую почту и подумала, что отсутствие новостей – тоже хорошие новости.

Перечитала данные, пробежав глазами по колонкам, и мысленно прошептала «С богом!». Отправила письмо Юань Юань, откинулась на спинку кресла и усмехнулась.

К этому триумфу мы шли целый год. Я откликнулась на предложение китайской исследовательницы поработать вместе, а до этого упомянула ее работу в одной из обзорных статей и не раз обсуждала ее открытия на своих курсах. Юань Юань смело расширяла наши знания о микоризных сетях, не тратя время на споры по поводу связей между растениями, а инокулировав выращенные в лаборатории растения множеством сетевых гиф. Пока некоторые ученые все еще ломали голову над тем, влияет ли соединение на благополучие растений-реципиентов, она продвинулась гораздо дальше, не только изучив реакцию помидора-реципиента, но и измерив активность его защитных генов, его выработку защитных ферментов и устойчивость к болезни. Она смело опубликовала описание своего эксперимента с помидорами в журнале «Nature’s Scientific Reports». В ответе я изложила идею, которую развивала с тех пор, как всплески численности насекомых превратили наши леса в океаны мертвых деревьев. Если умирающие деревья общаются с новыми, приходящими на смену видами, мы могли бы использовать эти знания, чтобы помочь миграции видов, – по мере того, как старые леса теряют приспособленность к родным местам. Система предупреждения и помощи – например, когда зараженные пихты Дугласа сообщают соснам, что им следует обновить свой защитный арсенал, – может оказаться важной для роста новых видов или рас (генотипов) по мере отмирания старых лесов.

Когда пострадавшие Материнские деревья постепенно сбрасывают листья, передают ли они оставшийся углерод и энергию своему потомству?

Как часть активного процесса умирания. Подобно дряхлеющим злакам, которые отправляют оставшиеся фотосинтетические вещества на подпитку следующего поколения. Возможно, они просто беспорядочно рассеивают содержимое умирающих клеток по экосистеме, поскольку энергия не создается и не исчезает.

Зная все это, мы могли бы точнее предсказывать, как виды деревьев, по мере увеличения температуры, будут мигрировать на север или на большие высоты, то есть в места, которые лучше соответствуют их генам. По мере потепления леса будут болеть, многие деревья погибнут, как это уже происходит, однако их место