Артур сел рядом, приподнял ее голову за подбородок: на пыльных щеках блестели влажные дорожки, а в синих глазах плясали искры.

— Что с тобой, Ника?

— Артур… я специально так, чтобы не трогали… чтобы не в бордель! Я противная, да?

— Самая лучшая! — Артур вытер слезы на ее щеках и увел в дом. Усадив девушку на кровать, выбежал к Лексу.

— Не передумал служить? — спросил Лекс, созерцая родные окрестности. — Как тут все изменилось!

— Нет, — Артур мотнул головой. — Я ведь смогу сюда возвращаться?

— Сможешь, но не часто. — Лекс обратился к солдатам: — Дерьмо — на улицу.

Сообразив, что его собираются тащить за ноги, Ромка с протяжным всхлипом «очнулся», поднялся и поковылял к воротам, не оборачиваясь. Следом волочились Грымза и голый Обрез с бабой, прикрывающей срам ладонью.

— Смотрите мне! — крикнул лейтенант и для острастки выстрелил в воздух — люди побежали. — Только суньтесь сюда!

Похоже, Лекс не врал, что от него прежнего ничего не осталось. Артура бы тоска заела по родным местам, этому же хоть бы что — равнодушно озирается, разглядывает незнакомые лица. Шлюхи лыбятся ему, тела демонстрируют.

Или тянет только туда, где ты был счастлив? Был ли счастлив Лекс? Вряд ли.

— Лекс…

Лейтенант вздрогнул, обернулся, чуть склонил голову набок.

— Мой дом отныне и твой, — продолжил Артур, — ты можешь прийти когда захочешь и взять что понравится.

— Спасибо, друг, — Лекс, прищурившись, обвел взглядом окрестности, — но мой дом — Цитадель. Даю тебе время до утра, наведи тут порядок. Завтра служба по расписанию.

Солдаты устремились к воротам вслед за командиром. Застонали ржавые петли, выпуская гостей. Взревели моторы грузовиков. Все еще не веря в происходящее, Артур, не снимая формы, вылил на голову ведро воды.

— Идут! Идут! — крикнули с дозорной башни.

Тело, возглавивший крепость после смерти Бороды, перекрестился. Вот и всё.

Кактусовка закончилась ночью, и люди еще не проспались. Пришлось врываться в пропахшие перегаром хижины и пинками выгонять дрыхнущих мужиков на боевые посты.

«Облава, облава, облава!» — разносилось над поселком. Завыли бабы, мужики схватили карабины и заняли места у бойниц. Тело бегал между ними и давал распоряжения. Взобрался на дозорную башню: по долине, окутанные рыжей пылью, катили сендеры. Над ними кружили падальщики. Сердце екнуло, Тело снова перекрестился. Только бы вышло на этот раз!

Его люди готовились принять бой, и до старосты им не было дела. Тело спустился, воровато оглядываясь, просочился в дом Бороды, надавил на гладкий камень в стене — стена подалась в сторону. Спрятавшись в укрытие, он вернул стену на место, обнял жену и забормотал молитву. Вскоре его бормотание перекрыл автомат. Кто-то заорал и шмякнулся о камень. Жена всхлипнула, заскулила, Тело зажал ей уши. Там, за стенами укрытия умирали его люди, и сердце обливалось кровью.

* * *

Очнувшись, Петр тотчас принялся хлопать по щекам Авдея, но тот никак не хотел приходить в себя. Орва и мальчишек на плато не было. От укрытия медленно удалялись омеговские грузовики.

Подставили? Предали?

Став у обрыва, Петр обматерил щенков и собрался уже искать путь к отступлению, но увидел вдалеке клубы пыли. Вскоре проступили очертания сендеров. Облава! Мальчишки не соврали. Прижавшись к земле, Петр пополз в тень.

* * *

Не успел Гус выбраться из предгорий, как разглядел грузовики, движущиеся навстречу.

— Мальчики, — скомандовал он, — по укрытиям!

Четверняшки закружили по окрестностям, устроились меж камней.

«На облаву не похоже, — думал Гус, лежа на животе; рядом кряхтел Рыло. — Значит, омеговцы едут забирать своих щенков. Как бы Кир не изъявил желание поквитаться. Понятное дело, что никто ему не позволит, но небольшая вероятность все равно есть».

— Долго еще? — заныл Рыло. — Камень в пузо давит!

— Терпи! — рявкнул Гус и смягчился: — Опасно ведь. Враги там.

Грузовики прогрохотали мимо. Подождав, когда они пропадут из вида, Гус, пригнувшись, потрусил вперед.

— Мальчики, за мной! Порось, не распрямляйся — заметят!

Пятно некроза, отреза́вшее путь к его пещере, исчезло, осталась черная, будто обожженная земля, покрытая ожоговым струпом. Гус с опаской покосился на струпья, сломал палку, ткнул в черноту, почесал в затылке и скомандовал:

— Обходим.

Упырь, проигнорировав приказ, ломанулся в некроз, попрыгал на корке и оскалился:

— Ы чиво бояться?

Выходит, и Упырь говорить умеет, молчун просто. Рыло указал на брата и вопросительно посмотрел на Гуса:

— Ы?

— Идем, — махнул рукой Гус и ступил на почерневшую землю. Зажмурился, съежился, но ничего с ним не случилось.

Сначала он шагал с опаской, потом уверенно потрусил за братьями. Чернота рассыпалась под ногами и взлетала угольной пылью. Вскоре она осела на Гуса и его попутчиков черной пудрой, и они уподобились обугленным трупам, которые почему-то продолжали жить.

Когда до пещеры осталось всего ничего, наперерез выскочили четыре оборванца, заросшие бородами по самые глаза. Увидев пятерых угольно-черных людей, они заорали и ломанулись в сторону старого города. Братья взяли их на мушки, но без приказа не стреляли. Оборванцы не замечали стволов, в их расширенных зрачках застыл животный ужас.

— Валите отсюда, — задыхаясь, прохрипел рыжий веснушчатый мужик, — о-облава! — Махнул рукой на юг и побежал дальше.

Порось отшвырнул обрез и бросился следом за рыжим, захваченный чужим страхом.

— Стоять! — приказал Гус.

Порось застыл.

— Подбери оружие.

Приказ тотчас был выполнен. Мальчики растерянно смотрели на «дядю», и теплота разливалась в его груди. Он нужен, его любят и ценят!

— За мной, мальчики, — ласково сказал Гус, — тихо, тихо. Не стреляем.

Облава гремела далеко. Иногда долетало эхо выстрелов. Гус спешил к дому как мог, припадая на больную ногу. Можно, конечно, попросить, чтобы его понесли четверняшки, но братья шагали «коробочкой», ощерившись оружием, и так Гусу было спокойней. На душе его пели птицы, он улыбался.

Все было, все! Гус хромал по обвалам, огибал камни и прислушивался к далеким крикам. Жены были, положение в обществе было, древние книги. И в книгах, и в жизни одна мораль. Ты — сам по себе. Никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Никого ценнее себя самого нет у человека! Только тот победит, кто помнит об этом. Сколько героев древности ошиблись, взвалив на плечи груз заботы… И весь мир на них ополчился. А кто заботился о себе, кто был разумным эгоистом,[2]тот жил себе прекрасно и плевал на общественное мнение. Пусть неудачники бранятся за спиной, кому какое до них дело?!