«Я – тут. Чтобы привести в исполнение… Но у меня нечем. Не голыми же руками?!.»

– Сперва уперся – ни в какую! Еле уговорил. Прикинь, встреча бывших врагов! Ну, как тебе?

– Врагов? – Он смотрел на свои руки, чувствуя боль в пальцах, будто им передалось последнее содрогание стариковской плоти.

– У нас в универе. С вашей стороны Смерш, с нашей – гестапо. Republik Lokot – отдельная панель. Как раз по моей теме. Научник одобрил. Апробация перед защитой. Историческая очная ставка! Как думашь, класс?

Он едва выдавил из себя.

– А… когда?

– В июне хотят, к празднику. Списки пока што согласовывают.

– Как согла… совывают? – рука, перетянутая жгутом, затекла.

– Обыкновенно. Запрос направили. В ваши ветеранские организации. Типа, в рамках послевоенного сотрудничества. Преодоление пережитков прошлого, общая трагедия…

– И… ответили?

– Ну да. А чо такова-то?

– Как что такого! – он дернул и сорвал жгут. – Наши с фашистами. За одним столом! Угощаться?

Кофе пить, печеньки поганые кушать! Ты этого добиваешься? – как кровь из рваной раны, лились гневные слова.

– Не кофе, а водку. Да чо ты взъелся? Шварц тоже за. Научник с ним перетер. Там, у вас, наверняка локотьчане остались. Ну, в смысле бывшие. Которые в Красную армию сбежали. Как эти: Мохнаткин, Лихайчук, Свирский. А другие у нас остались. Одни – к нашим, другие – к вашим… Вопщем, Шварц обещал помочь. Связаться с вашим руководством. Ну, в смысле, уже. По своим каналам.

«Фронтовиков просеивали сквозь сито: кого в лагеря, кого прямиком на площадь. Смерш работал добросовестно… Как он сказал? По своим каналам. Научник со Шварцем, Шварц с Нагим, Нагой…» – все складывалось в одну цепочку: простую и ясную.

Почти физически он чувствовал, как его, точно мешок, затягивают жернова истории – чтобы хрустнуть позвонками. Слабыми. Этим жерновам – на один укус.

– Душно, – оттянул удавку воротника.

– Дак чо сидим-то, пошли. Зайдем куда-нить. Он встал на ватные ноги. Не чуя рук, вдел себя в пальто. Слежалая вата легла на плечи холодной тяжестью. Будто не их, пособников врага, а его выводят на площадь.

По Невскому шел как под конвоем.

– Ну, продышался малёха? – Ганс заглядывал ему в лицо.

«Поговорить со стариком, убедить, объяснить. Может, еще не поздно?..»

– А ты… – он сделал вид, что рассматривает вывеску. – Когда с научником беседовал… Фамилию не перепутал?

– Кого, старика? – Ганс остановился. – А чо, разе не Руско?

Он повертел ноющими запястьями, будто ослабили тугую веревку.

– Руско – мой отец.

– А старик?

– Понятия не имею. – Хотел сказать: у матери девичья осталась, но сообразил: этих подробностей, кто-кем-кому приходится, Ганс не знает. Думает, дальние родственники. – У нас в роду с фамилиями сплошная путаница! Но ты не беспокойся, мне не трудно, если надо, я могу спросить.

«Иванов. Или нет, Иванов слишком подозрительно…»

– Ладно, вопщем-то, не срочно, – Ганс кивнул. – Сюда давай. Посидим. Или, – подмигнул, – а? Для поправки здоровья. Чо-то бледный ты. Как смерть.

Пока Ганс торчал у стойки, он успел осмотреться: большинство столиков пустовало. Лишь справа от входа сидела пожилая тетка с мальцом лет восьми. Он прошел в дальний угол и сел лицом к дверям.

– Старик это так… – Сделав заказ, Ганс сел напротив. – Я ить чо пришел. Совет мне нужен. Короче…

Он слушал, не перебивая. Последние дни у Ганса сложилось впечатление, будто за ним следят:

– Хотя хер их знает… Нацики, они ить все на одну рожу: ну, помнишь, в юденкафе. – Ганс кивнул официанту. – Данке шён.

Тетка пила кофе. Малец, видно ее внук, сосал леденец. Длинный, завернутый в бумажку. Такую, пеструю, как змеиная шкурка, – однажды нашел в лесу. Из-за этого вышел спор. Серега-командир утверждал: змея, сбросив старую кожу, начинает жить заново. А Пашка-командир – нет. Не заново. Сбросит и продолжает…

– За успех конференции! Прозит! – Ганс поднял рюмку с таким воодушевлением, будто грядущая встреча ветеранов добавляла его жизни смысла, а ему самому – сил.

Мальчишка, торчавший за спиной Ганса, облизывал леденец синим языком.

– Так это, – он указал глазами на ссадину, – нацики тебя разукрасили?

– Ну, вопщем… Эта… Ему показалось, Ганс заюлил.

– Не хочешь, не говори. Но на твоем месте я отнесся бы серьезно. Тем более тут, у вас…

– Чо у нас-то? Он пожал плечами.

– Могут убить.

– Ага, – Ганс хихикнул. – Иду такой. А они крадутся… Пиф-паф из револьвера!

Он смотрел на рюмку, которую Ганс осушил наполовину.

Таблеточку бы нам сюда… Эхма! – внутренний голос крякнул мечтательно.

Конечно, он понял, что этот, внутренний, имеет в виду. Спецтаблетка закладывается заранее – в складке между ладонью и указательным пальцем. И никаких следов. Ни в рюмке, ни потом, когда вскрытие покажет сердечный приступ. Главное, отвлечь. Буквально на секунду.

«Ты еще зонтик вспомни», – отшутился, полагая вопрос исчерпанным. Тем более их группе эту тему давали сугубо теоретически. В отличие от профессионалов, которым читали спецкурс, включающий практику.

Но внутренний, видно, не понимал шуток.

Хочешь стать профессионалом, стань им!

«Легко сказать», – он откликнулся, чувствуя себя задетым.

Тренироваться надо. Вон наши балерины. С утра до ночи ногами машут. Про музыкантов я уж и не говорю.

Он думал: «Я же не по правде. Так, понарошку».

– Гляди, мальчишка какой противный… Вон, слюнявый, – указал пальцем.

Ганс обернулся.

Всего на одно мгновение его рука зависла над рюмкой.

– Думашь, правда убить могут? – Ганс больше не смеялся, смотрел встревоженно.

Он улыбнулся, радуясь, что воображаемый эксперимент удался. И вообще, как-то отлегло от сердца: «Ничего, что-нибудь придумаю. – Осталась только обида на старика: – Мне-то небось не рассказал. А Гансу все выложил. И про себя, и про этого, Воскобойника…»

– Убить – вряд ли… Да и незачем, – ответил, твердо надеясь, что крайние меры не понадобятся. Старика удастся уговорить, объяснить, ну ладно вы, вы свою жизнь прожили, но там же ваша семья.

Тут ему в голову пришла еще одна мысль. Точнее, опасение. В связи с нациками.

– А научник твой со Шварцем… Они когда разговаривали?

– В понедельник вроде, – Ганс наморщил лоб. – Не, во вторник. Точно. Тест ищо был. По Средневековью.