Обнимаю,

Вик. Петрович».

4 января 1983 г., г. Красноярск.

«Дорогой Феликс!

И вас всех с Новым Годом! Всем здоровья… радостей.

Вот ведь беда, Феликс. За один месяц рак съел редакторшу — Лидию Иосифовну[91], женщину застенчивую, добрую, всех нас обогревавшую. Ей-то я и отдал заявку на Крутовскую, и она сумела поставить ее в перспективный план. Что делать? Как? У кого? Где?

Я в Москве скоро не буду, нечего делать. Новую вещь не пропускают до советского читателя…

Придется тебе сходить в Детгиз, спросить, кто вместо Лидии Иосифовны теперь? Если таковых не найдется, тут же написать новую заявку, сказать, что все было договорено и что Астафьев сулился написать предисловие к книжке Крутовской, и все были „за“.

Будешь в Красноярске, обязательно зайди. У меня дома сейчас сложно — дочь с внуком приехали, она — рожать второго (муж — в бегах), а внук нервы портить деду с бабкой.

Ну, до встречи! Отцу поклон и поздравления с Новым Годом!

В. Астафьев».

«9 октября 1985.

Дорогой Феликс!

…Телеграмму[92] и письмо получил… Я потерял своего непутевого отца семь лет назад, и передо мной открылась та же пустота, и свободен путь вперед сделался, а ведь отец у нас был нам не родителем, больше производителем, но родителей, как и вождей, — не выбирают. Все дороги. Всех жалко. По всем сердце болит, и болеть никогда не перестанет, с той лишь разницей, что о непутевых родителях оно болит вдвойне.

Я думаю, Феликс, что тебе, как очеркисту, надобно вступать в Союз писателей, а не в какой-то профсоюз[93]. Для этого тебе надо проделать кропотливую работу — подобрать все тобой написанное и обратиться к близким твоему сердцу писателям (одну рекомендацию, мою, считай, ты уже имеешь), вторую попроси у Юры Черниченко — это очень порядочный и умный человек, а принимают очеркистов в союз чуть снисходительнее, чем остальных, их мало, оттого, что работа их не хлебная и вызывает много неудовольствия своей обнаженной документальностью. Краснобайство, пустословие и ложь криводушная оплачивается лучше, чем горькая правда.

Но если тебе нужна бумага от меня насчет профсоюза, сам отстучи ее на машинке, пришли, и я ее подпишу, а то, если я начну писать сей документ, то тебя никуда, кроме ЛТП и тюрьмы, не примут. Еще раз прими мое сочувствие, положи цветочек на могилу отца, скажи, что от сибиряков с извинениями за то, что они его тут, за колючей проволокой, чуть не уморили и не заморозили, и с благодарностью за то, что он здесь, спасая душу, написал своего „Наследника из Калькутты“…

Мир его праху! Кланяюсь,

Виктор Петрович».

«23 июня 1987 г.

Дорогой Феликс!

Жизнь не дает спуску. Два раза успел за май проваляться с обострением пневмонии и сейчас лечусь. Но днями надеюсь уехать в Иркутск на экологическую говорильню, на этот раз совместно с японскими писателями. Еду встряхнуться, повидаться с друзьями. Закис. Был недавно на водохранилище и не успел ни одной рыбки поймать — заболел. Более нигде не бывал. Так хотел побывать у твоего знакомого в Бору, и вот опять не вышло, лето проходит. Вернусь из Иркутска 7-го августа, будет текучка, почта, звонки, люди, и время пролетит, а вначале сентября собираюсь поехать в Словакию на международную конференцию, что названием „Роксан-87“, и там останусь на месяц отдохнуть и подлечиться.

В суете мелькнула твоя статья про детектив с „Наследником“[94], и я даже не заметил где и найти не могу[95]. Кстати, у меня ведь и „Наследника“ нет. Был один на всю семью, остался в Вологде, у сына.

Черкасова хорошо издали в Иркутске, в серии „Наследство Сибири“ и там же вышел первый том 20-томной Библиотеки Сибири, которую ведет ваш покорный слуга.

Вот коротенько мои новости из Енисейской волости. Если дома, черкни маленько. От Виктора Мироновича[96] получил большое умнющее письмо и думаю, не предложить ли его Залыгину на предмет изготовления на основе письма статьи-рассуждения про мораль в литературе? Как ты думаешь на этот счет. Ведь обидно, что такие вещи лежат мертво в моем столе.

Обнимаю,

Виктор Петрович».

Декабрь 1988 г. Написано на открытке.

«Дорогой Феликс!

Посылаю тебе второй экземпляр рассказа[97] и поздравляю с наступающим Новым годом! Здоровья, мира, работы много, горя поменьше. Написать подробней некогда — углубился в роман о войне, а на носу съезд, спешить надо, да и в жизни — сколько ее осталось?

У нас — наконец-то! — наступила зима, идет снег, а то было голо и тепло, как в Австралии. Будь здоров, поклон жене и ребятишкам. А открыточку мараю, чтобы подразнить тебя[98]».

Декабрь 1988 г. Написано на открытке из серии «Заповедник „Столбы“».

«Дорогой Феликс!

А это ты с бабой какой-то на камне, и шлю я тебе фото в благодарность за книжки и поздравляю с Новым годом! Пусть он будет не хуже предыдущего, хоть хуже-то и некуда.

Твою статью о романе отца мы напечатаем в „Енисее“ и ее же дадут как послесловие к „Наследнику“[99]. Уже сегодня и началась охота за книгой, не то, что твоя охота в Бурятии, здесь более дельная и добычливая. Очень был рад письму. Мы помаленьку налаживаемся. Обнимаю,

Виктор Петрович».

«28 мая 1990.

Дорогой Феликс!

Получил твое письмо, находясь в Овсянке и готовясь к ремонту дома. Прошло десять лет, как я вернулся домой. Все десять лет, жалея время и щадя себя, я не притрагивался к дому. Сложили лишь печку, ибо была в доме какая-то „плита“, а я без русской, хоть и небольшенькой печки, русскую избу не воспринимаю.