Когда слух об этом дошел до Раймунда, он приказал вызвать Петра в церковь Святого апостола Петра. Когда его спросили, где то место, он указал его за алтарем, о чем он и говорил в своей истории. Он постарался вести себя так, чтобы его слова имели бы вес. Начали копать, но не обнаружили ничего; перевернутая земля не могла вернуть того, что она не приняла в себя. Однако этот человек утаил ото всех, что он намеревался совершить обман и выдать за истинную находку наконечник арабского копья, который он заранее приготовил. Хотя старый и стертый наконечник ни по своим размерам, ни по форме не походил на те, что мы использовали, он все же надеялся, что люди поверят в его придумки. И когда время для обмана подошло, он, схватив меч, спрыгнул в яму и указал на ее угол: «Здесь мы должны копать. Здесь лежит то, что мы ищем. Здесь оно и обнаружится». Затем он начал копать все быстрее и глубже и, наконец, вытащил из земли копье, которое он же мошенническим образом сам прежде и подложил. Обману благоприятствовала темнота в храме; помогло и то, что собравшихся зевак было много, а яма была слишком узка и мала для такой толпы. Когда металл звякнул о металл, тотчас же обманщик и лжец достал из земли какой-то кусок железа, и взволнованные простаки услышали его слова: «Смотрите, люди! Небеса обещали то, что земля сохранила. Апостолы доказали, чего можно добиться силой молитвы!» Как только он сказал это, все вышли из церкви с обретенным Копьем, предварительно обернув его в золотую [шитую золотом] материю и распевая торжественные гимны.

Раймунд и те, кто поддерживал его, обставили все должным образом, но и приверженцы других партий, в своей наивной простоте, выразили свое преклонение многими дарами. Еще до того, как была одержана победа, ну а после нее с еще большим воодушевлением, провансальцы приписывали ее Копью. Именно ему, считали они, был обязан славный триумф. Копье несли впереди войска в битве, словно это был трофей. Итак, сокровища Раймунда приумножились, дух его возликовал, а его воины обрели высокомерие. Рядом с ним были некоторые князья, которых он привлек к себе частично лестью, частично оказанным им почтением.

Но Боэмунд, человек неглупый, рассмотрел все дело подробнейшим образом. Кто же был этот мечтатель? В какие свои мошенничества он намеренно втянул людей? Что за место он указал копателям? В его поступке, в том, что он сам прыгнул в яму, сам копал и сам сделал находку, Боэмунд сразу же почувствовал подвох. Он решил, что обнаруженная вещь не имела никакой ценности, да и тот, кто все это придумал, был лжепредсказателем. Догадки его были верны. «Замечательно, – сказал он себе, – значит, замышлено было так, что апостол Андрей должен был явиться человеку, который, как я слышал, посещает таверны, бродяжничает по улицам, предается праздности и безумствует! Святой апостол выбрал замечательного человека, чтобы открыть ему тайну небес! Кому не ясен этот трюк? Если христианин пытался спрятать что-то, почему он прошел мимо ближайшего алтаря, намеченного в качестве тайника, и, подобно язычнику или иудею, спрятал это в стенах церкви? Почему близ алтаря? Если все это приписывается не кому-то конкретно, но просто случаю, в каких исторических свидетельствах указывается на то, что Пилат побывал в Антиохии? Конечно, нам известно, что это было копье воина, и воина Пилата. Но то, что происходит потом, так это просто замечательно! Тот, кто обнаружил копье, сделал это после того, как землекопы трудились долгое время напрасно, и что оно было даровано одному человеку в полной темноте, в то время как многим в этом было отказано при ясном свете. О, мужицкая глупость! О, мужицкое легковерие! О, легко обретаемая доверчивость! Пусть так! Разве не явно последнее мошенничество этого человека? Если бы он просто шел по стопам Господа, если бы доверял явившемуся ему апостолу, то не стал бы один нести бремя этого откровения, а обязательно подыскал бы себе еще одного свидетеля. Но почему я трачу столько времени на разоблачение этого человека? Все из-за того, что провансальцы приписывают нашу победу, которая явилась свыше и осияла нас, словно Бог пролил Свой свет, простому куску железа. Пускай граф и глупая чернь считают победу делом своих рук! Мы же победили, однако, именем Господа нашего Иисуса Христа!» Так говорил Боэмунд, и так же думали те, кто глубже всматривался в суть событий, – герцог Нормандский и граф Фландрский, [а также] Арнульф и Танкред.

Раймунд, глубоко уязвленный резкими выпадами Боэмунда, искал самые различные и самые разнообразные способы мести. Не прибегая к помощи посредника, он решил так: «Или мне придется вскоре умереть, или же я отмщу за оскорбления, нанесенные сыну Гвискара. Если не будет открытой встречи, сделаем это тайно. Пусть кинжал выскажется там, где не властно Копье! Как говорит Вергилий: „Что потребно более воину – мужество или хитрость?“ Поскольку охрана города в моих руках, но не только, в моей власти также цитадель на холме, главный дворец, рыночная площадь, мост и ворота; и я обладатель Копья, и большая часть людей подчиняется мне. Что мешает мне, в отсутствие Боэмунда, захватить главенство?»

Пока он обдумывал это и многое другое, решил, что следует сначала поднять людей против Боэмунда, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Вначале начнут на рыночной площади клясться во всеуслышание те и эти; начнется смущение среди людей; вожди встанут во главе своих воинов; и каждая стрела, и каждое копье будет направлено против Боэмунда. В то время как Раймунд лелеял этот заговор в своем сердце подобно льву, Бог восхотел, чтобы эта несправедливость не осталась тайной; и обо всем стало известно Арнульфу, а через него – Боэмунду. В итоге заговор был разоблачен, и муж, который был столь нужен для тех, кто стремился обрести Иерусалим, был спасен от смерти.

Тогда начала копиться их ненависть, и было положено начало их гневу… Когда мечи убрали в ножны и война временно отступила, настала пора прояснить окончательно вопрос о Копье, причине разделений среди людей. Одни признавали истинность Копья, другие нет, и никто не мог привести убедительных доказательств своего мнения. В результате вожди согласились с тем, что тот, кто был причиной всех разногласий, тот и должен будет разрешить их и подвергнуться суду Божьему огнем. Когда Петр предстал перед советом, тот постановил, что Петру необходимо сделать девять шагов в обе стороны посреди пламени, и если его не опалит огонь, то правда на его стороне, в противном же случае он лжец. Был установлен трехдневный пост для всех бдящих и молящихся. Все разошлись, но вскоре, на третий день, все сошлись вновь. Сухие ветви для костра были уложены в два ряда. Петр, одетый в рубашку и штаны, прошел посередине огня, и пламя обожгло его, и он умер на следующий день. Люди, видя все это, признались, что были введены в заблуждение этим велеречивым обманщиком, сожалели о своей ошибке и свидетельствовали, что Петр был учеником Симона мага.

Однако Раймунд и его провансальцы упорно защищали обвиняемого и даже провозгласили его святым. При этом они угрожали Арнульфу, основному свидетелю разоблаченного обмана, и даже послали вооруженный отряд, чтобы неожиданно захватить его. Не успей он своевременно известить об этом герцога Нормандского, на чьей службе он состоял, его бы ждала преждевременная смерть. Герцог принимал в это время участие в совместной трапезе с графом Фландрским, которую прервало неожиданное сообщение о возникшей смуте. Они расстались, и каждый поехал к своему войску. Но, озаботившись происками норманнов [Боэмунда], они постарались замять это дело, пытаясь его представить так, будто бы они имели иные намерения. Эта выдумка спасла их.