Но угрызений совести Джеймс точно не ожидал. Фил не просил, чтобы его родили, и хотел лишь одного: чтобы его уважали и считали членом семьи. Он не раз пытался взять на себя роль старшего брата, а Джеймс насмехался над ним. Чем меньше он взаимодействовал с Филом, тем меньше было шансов совершить ошибку и думать о нем как о брате. Это избавляло задницу от рубцов.

Фил, каким он стал теперь, это результат того, что с ним сделала семья. Все лишнее – гнев, склонность к насилию и злоба – это доспехи, которые он носил, чтобы не только выжить в этой семье, но и ясно и громко заявить о том, что он о них думает.

– Hola, amigos[29]. – Фил поднял свой стакан и погрозил Джеймсу пальцем. – Ты точно понял, что я сказал. Я слышал, ты провел шесть лет в Мексике. И знаю, что тебе там понравилось. Но если говорить серьезно, то это слишком долго.

– Чего ты хочешь, Фил? – требовательно спросил Томас, опередив Джеймса.

– Чего я хочу? – Фил посмотрел на них обоих. Он медленно сделал глоток и поглубже уселся на диване. – От тебя – ничего. – Его глаза сузились, когда он посмотрел на Джеймса.

– Тогда зачем ты заставил нас приехать сюда?

– Это не он. Это я. – Клэр вошла в номер, словно царственный матриарх, которым она и была.

– Добро пожаловать на семейную психотерапию в стиле Донато, – осклабился Фил. – Это большое долбаное воссоединение семьи.

– Заткнись, Филипп. – Клэр в ворохе разноцветного шелка села на диван напротив него. Она пригладила тунику на ногах. – Доктор Брэкмен будет здесь через тридцать минут. Он – семейный психотерапевт с отличными рекомендациями. Он прилетел сегодня утром по моей просьбе.

– Да ты, черт побери, шутишь? – Томас сорвал пиджак и бросил его на спинку кресла. Его слова и тон точно отражали чувства Джеймса. Томас закатал рукава сорочки и направился к бару. Пиджак соскользнул на пол.

– Томас, следи за своими выражениями. – Клэр поправила декоративные подушки у себя за спиной. – Ваш отец умер более семи лет назад, Господь упокой его душу, и с тех пор мы ни разу не собирались всей семьей. Я была не в восторге от его позиции по многим вопросам и от его методов воспитания. Нам необходимо это обсудить. Прошла целая вечность с тех пор, как мы разговаривали.

– Вечность – это слишком мало. – Томас налил себе скотч, выпил и снова наполнил стакан. Потом поднял бутылку и бровь, глядя на Джеймса.

– Нет, спасибо. – Джеймс поднял пиджак Томаса. Из кармана выпал бумажник. Джеймс положил пиджак на спинку кресла и отошел с бумажником к окну.

– Я должна кое-что сказать, Томас, и ты меня выслушаешь, – это был приказ матери. – Я никогда не была согласна с тем, как ваш отец обращался с Филом. Он ваш брат. Но я любила вашего с Джеймсом отца так же сильно, как любила твоего отца, Фил. Я обожала брата, он стал для меня идолом, как вы, должно быть, знаете. Когда я росла, он учился сначала в пансионе, потом уехал в колледж. Когда он вернулся домой, между нами пробежала искра. Мы оба почувствовали…

– Боже, мама, прекрати! – Томас рубанул рукой воздух. – Я не думаю, что кто-то из нас хочет это слышать. Я точно не хочу. Я хочу знать вот что: где ты, черт возьми, была, когда отец нас бил?

За спиной у Джеймса Томас продолжал сыпать вопросами, а мать жаловалась. Почему ее сыновья не могут поладить? Почему они продолжают причинять друг другу боль?

Потому что слишком много всего было в прошлом. Их никогда не учили относиться друг к другу с уважением. Их учили прямо противоположному.

Джеймс открыл бумажник Томаса, в котором оказалось удостоверение сотрудника Управления по борьбе с наркотиками. Почему его это не удивило? Для Томаса это идеальное положение. Прятаться у всех на виду, как однажды он сказал Карлосу.

За окном раскинулся полумесяц бухты Ханалеи. Люди усеяли пляж, напоминая брызги желтой краски на белом песке. Хотя ему не было видно, Джеймс знал, что в дальнем конце бухты стоит дом Наталии, спрятанный за пальмами. Она там, с его сыновьями, они его ждут.

Джеймсу больше всего на свете хотелось быть с ними, особенно теперь, когда нарастало напряжение между братьями и матерью. Их голоса зазвучали громче, каждый пытался перекричать другого. Джеймс понимал, что они должны все принять и двигаться дальше, оставив позади то, как они общались друг с другом раньше. Но в настоящий момент у него в приоритете сыновья. Он хотел построить для них жизнь здесь, на Кауаи. Ему хотелось узнать женщину, которая оставалась с ним рядом, даже зная, что однажды он забудет ее. Они – его охана.

Но на сердце было тяжело, и Джеймс все еще не был уверен, что сможет ответить Наталии такой же любовью, какую она давала ему, ничего не требуя взамен. Джеймс думал о том, достоин ли он еще одного шанса со своими сыновьями после всего того, через что им пришлось пройти из-за него. За прошедшие годы он совершил слишком много ошибок.

Одной рукой он потер натянутые мышцы плеча, другую опустил в карман. Кончик пальца наткнулся на помолвочное кольцо Эйми. Джеймс поднес бриллиант к свету. В платиновой полоске искаженно отразилась комната за его спиной. Пока Джеймс смотрел, как Томас ругается с Филом и с матерью, все прояснилось.

Если бы на прошлой неделе Эйми сказала, что она хочет выдвинуть обвинения против Фила, Джеймс сделал бы все, что было в его силах, чтобы брата настигло правосудие, которого он заслуживал. Джеймс и сейчас сделал бы это. Но Эйми простила его за то, как он повел себя в той ситуации. Она оставила это позади.

Как ему сделать то же самое? Он принял слишком много решений, о которых теперь сожалел. В юности он ненавидел Фила, хотя ему следовало любить своего брата. Долгие годы лгал Эйми. Не доверил Томасу решить проблему с Филом. И отправился за Филом в Мексику. Это была самая большая ошибка. Та, которая стоило ему всего, та, о которой Джеймс никогда не сможет забыть.

Он не был уверен, что сможет принять эти ошибки, и это заставило его вспомнить письмо Карлоса. Слова побежали у него в голове, и между строчками Джеймс нашел ответ. Если ему нужно простить других, чтобы двигаться дальше, то для начала нужно простить самого себя.

– Он практически обанкротил «Донато» и пытался убить Джеймса, – кричал Томас матери. – И ты ждешь, чтобы я вел себя так, будто ничего не случилось?

– Что сделано, то сделано. Мы уже потеряли слишком много, – взмолилась Клэр.

– Я спас Джеймса, – произнес Фил в свое оправдание.

– Чушь собачья!

– Он прав.

Три пары глаз уставились на Джеймса. Фил широко улыбнулся. Томас поперхнулся.

– Ты вспомнил.

– В последнее время я вспоминал какие-то отрывки. Да, я помню. – Джеймс сжал в кулаке кольцо. – Я жив, потому что Фил предупредил меня и сказал, когда прыгать. В лодке был еще один парень. Он-то и стрелял в меня.