Теперь в келье оказалась сестра Тереса. Ее руки были скованы наручниками за спиной, а щеки блестели от нескончаемых слез. Допрос вел Чема, но все обвинения она отрицала.

— Вы ошибаетесь. Я любила нашу настоятельницу. Почти сорок лет я во всем была ее правой рукой. Я обожала ее.

— Никто и не говорит, что вы ее не любили, — заметила Сестеро, стоявшая поодаль.

Монахиня недоуменно нахмурилась. Это был хороший удар.

— Эта змея сестра Кармен… Мы доверяли ей, единственная благочестивая молодая женщина в стране, где девушек больше волнует пьянство, чем любовь к ближнему.

— И так все время, — пожаловался Чема коллегам. Щелкнув языком, он снова повернулся к монахине: — Послушайте, я начинаю уставать от этого спектакля. Знаете, что мы здесь найдем? — спросил он, помахав пакетом с подушкой. — Биологические следы, которые вас выдадут. Бежать некуда. Наши коллеги в криминалистической лаборатории знают свое дело намного лучше, чем вам хотелось бы. Они найдут здесь частички вашей кожи. Знаете, что такое генетический анализ? Мы проведем его, и вы будете коротать оставшиеся дни за решеткой.

Монахиня перевела взгляд на распятие над изголовьем. Ее губы задрожали, она молча молилась. Тем временем мобильный Сестеро снова завибрировал.

— Признание поможет смягчить наказание, — заметила она.

Вместо ответа — невнятное бормотание.

— Скольких детей вы украли? — вмешалась Хулия. В воздухе повисло напряжение — хоть ножом режь.

— Нисколько! — воскликнула сестра Тереса, мгновенно позабыв о молитвах.

— У нас есть доказательства. Вы годами…

Монахиня перебила ее:

— У вас ничего нет! Ничего! Несколько писем с пожертвованиями? Какое это доказательство!

— И именно поэтому вы убили ее? — в игру вступила Сестеро. — Вы боялись, что она проболтается. В нормальном состоянии она бы ни за что этого не сделала, но настоятельница стала уже не той, что прежде.

Сестра Тереса ответила не сразу.

— Чушь собачья! Это вы убили ее. Ее слабое здоровье не выдержало давления, которое вы вчера на нее оказали.

Ее слова не имели значения. У Сестеро было все, что нужно. Она знала, что старуха виновна в убийстве. Пусть говорит, что хочет, ее выдает ее тело. То, как она скривилась, едва ощутив зловоние в келье, то, как упорно она отводила взгляд от покойницы. Сестра Тереса боялась встретиться взглядом с этими усталыми глазами, которых она лишила красок жизни.

— Чема, — позвал кто-то из дверей. Это был один из новеньких из полицейского управления Эрандио. Они с коллегами обыскивали монастырь в поисках возможных улик. — Думаю, вы должны срочно это увидеть.

Вторник, 30 октября 2018

Белая плитка сантиметров в двадцать шириной покрывала стены без окон и вентиляционных отверстий. Мерцающая люминесцентная лампа на потолке придавала всему вокруг холодный белый свет. От нее исходил постоянный раздражающий гул. Здесь пахло какой-то химией от многочисленных банок на полке.

— Бедные женщины, — услышала Хулия над правым ухом. Сестеро подошла к акушерскому столу и поправила ремни, которыми связывали рожениц. — Похоже на пыточную. — Обернувшись к коллеге, она тут же хлопнула себя по губам. — Прости! Я не подумала.

Хулия ответила, что все в порядке, не стоит волноваться, хотя все понимали, что она врет. Но это не имело значения.

Вот место, где все началось. Сердце разрывалось, когда она представила свою мать — черты ее лица пропадали в густом тумане, который она надеялась однажды рассеять, — привязанной к твердой металлической поверхности. Сколько женщин прошли через этот кошмар? Сколько их лежало в этой холодной комнате, с обездвиженными руками и ногами, давая жизнь младенцам, которых они никогда не смогут назвать своими?

Здесь было отвратительно и очень холодно. Без намека на человечность. Хулия вздрогнула при виде жестяного ведра у подножия стола. За столько лет алые пятна крови на нем выцвели. Возможно, если ее коллеги из лаборатории сделают анализ, они обнаружат там ее ДНК.

— Интересно, кто принимал роды, доктор или сами монахини? — сказала Сестеро, глядя на ржавый стул. На нем в потрепанной жестяной коробке из-под печенья лежали пинцет и скальпель.

— Они сами, — ответила Хулия. Это был единственный вариант.

— Бедные женщины, — повторила Сестеро.

Хулия кивнула. Она чувствовала ненависть к сестре Тересе, к мертвой женщине с голубыми глазами и их пособницам. Она осмотрелась в поисках чего-нибудь приятного, но в этой ужасной комнате ничего подобного не было. Даже огромное распятие на стене не внушало спокойствия — скорее наоборот.

— А что насчет этой двери? — Сестеро потянула за ручку, но та не поддалась. Дверь была расположена в боковой части комнаты, рядом с двумя покрытыми пылью колыбельками.

— Заперта на ключ, — объяснил полицейский, который и сообщил им о том, что они обнаружили родильное отделение.

— Я приведу сестру Тересу. Пусть откроет, — заявил Айтор.

Как только он вышел, Сестеро нанесла удар по замку. Хулия дернула ее за руку прежде, чем она ударила снова.

— Можно мне?

Это было ей необходимо. Или она выместит свой гнев на чем-то, или он останется внутри. Сестеро отступила в сторону, чтобы Хулия могла изо всех сил наброситься на деревянную дверь. Скрип, еще один — и дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену темного коридора внутри.

— Вы сошли с ума, — заметил Айтор, включив фонарик. Он вернулся, заслышав удары.

Луч света выхватил коридор, который вел в четыре комнаты. Настенный выключатель не работал, значит, придется работать с фонариком.

В нос ударил такой сильный запах сырости, что Хулия сморщила нос.

— Сколько же лет они сюда не заходили?

— Вы обратили внимание на двери? — спросила Сестеро, толкнув одну из них. Та открылась с едва слышным скрипом. Двери здесь были очень прочные, сделанные из массива дерева. Но хуже всего были задвижки — судя по их расположению, запереть дверь можно было только снаружи.

Четыре клетки, в которые они вели, были куда меньше, чем кельи монахинь этажом выше, и очень просто обставлены. Здесь стояли койка, умывальник и простой письменный стол. Где-то часть стен покрывала черная плесень, от которой тянуло влажностью. В других плесени не было, но во всех четырех стоял спертый воздух, кислорода не хватало.

— Это тюрьма, — осознала Хулия. И без того израненное сердце заболело еще сильнее. — Тюрьма для беременных. Вот почему их не было в списках из Лурда. Их запирали в этом подвале, пока не подходило время родов.

— Как жестоко, здесь невозможно дышать, — пробормотал Айтор, стоя внутри одной из комнат.

Хулия вошла в келью напротив. На столе лежала Библия, и Хулия протянула к ней руку. Возможно, ее мать прикасалась к ней почти сорок лет назад. Ей было больно представлять, как она провела взаперти несколько месяцев. Между страницами книги что-то белело — сложенный лист бумаги, написанный едва различимым шрифтом. Бедные женщины, им, конечно же, не разрешали писать.