– До свидания, милый, – отзываюсь я.

Прощальные слова звучат так естественно небрежно, что заподозрить что-либо просто невозможно. Он заходит в лифт, двери закрываются. Линден покидает мой мир навеки.

Дверь в спальню Сесилии приоткрыта. Хозяйка комнаты в ночной сорочке с распахнутым воротом сидит в кресле-качалке и пытается приложить к груди Боуэна. Тот с недовольным хныканьем сучит ножками и вертится на руках матери.

– Ну возьми же, ну пожалуйста, – уговаривает она его, приглушенно всхлипывая, но малыш ни в какую не поддается.

Насчет кормилицы Вон соврал. Я сама видела, как он давал Боуэну бутылочку, а ребенок, хоть раз попробовавший на вкус сладкую смесь, грудное молоко пить больше не будет. Об этом мне рассказали родители, когда наблюдали за детьми в своей лаборатории. Но Сесилия даже не подозревает ни о чем подобном. Вон медленно, но верно отбирает у нее Боуэна, получая над ним такую же власть, какую имеет над Линденом. Он хочет уверить молодую мать в том, что собственный сын ее не любит.

Я целую вечность стою в коридоре, молча наблюдая за Сесилией, восторженной юной невестой, превратившейся в бледную, изнуренную женщину. Вспоминаю тот день, когда она, споткнувшись, плюхнулась в воду прямо с трамплина для прыжков и мы плавали среди фантастических водорослей в поисках голограмм морских звезд. Это мое самое дорогое воспоминание о ней, но и оно лишь мираж.

Хотя нет, есть еще одно, лучше. Когда я была прикована к постели, она принесла мне букет лилий.

В голову не приходит ни одного подходящего способа попрощаться с ней. В итоге я разворачиваюсь и ухожу прочь так же тихо, как и пришла, оставляя ее наслаждаться той жизнью, о которой она так мечтала. Однажды я перестану ее ненавидеть. Знаю, она еще совсем ребенок, глупенькая, наивная девчушка, запутавшаяся в паутине лжи, сотканной Воном. Но, когда я смотрю на нее, перед глазами возникает холодное тело Дженны под простыней, готовое к вскрытию. Этого я Сесилии простить не могу.

Последнее место, с которым надо попрощаться, – спальня Дженны. Я долго-долго стою в дверях, разглядывая комнату. Щетка для волос, забытая на комоде, может принадлежать кому угодно; любовного романа в мягкой обложке здесь будто бы никогда и не было; однако зажигалка, та самая, которую Дженна стащила у слуги, лежит теперь на самом видном месте. Наверное, я первая, кто ее заметил. Кладу зажигалку себе в карман. Хочу сохранить эту единственную, пусть и крошечную, частичку, оставленную жившей когда-то в этой комнате девушкой. Здесь больше нет ничего, имевшего хоть какое-то значение для Дженны. Даже матрас и тот основательно почистили, и теперь застеленная свежими простынями кровать ждет прихода хозяйки, которая опустит усталую голову на ее подушки. Но Дженна уже не придет, хотя кто знает? Может, скоро в эту спальню вселится следующая молодая хозяйка.

Мне не с чем здесь больше прощаться. Не осталось и следа от девушки с озорной улыбкой, умеющей так чудесно танцевать. Она ушла отсюда навсегда, чтобы, соединившись со своими сестрами, обрести где-то свободу. Но если бы в эту секунду Дженна была рядом, она бы наверняка сказала: «Вперед».

Часы на прикроватной тумбочке показывают мне время – 9.50. Возникает ощущение, что Дженна буквально выталкивает меня за дверь.

Ухожу молча. Не прощаясь.

Спускаюсь на лифте на первый этаж и прохожу через кухню в полной уверенности, что там никого нет. Едва притрагиваюсь к дверной ручке, как за спиной раздается голос:

– Холодновато для прогулки, не правда ли?

Резко поворачиваюсь. Из коридора появляется старшая повариха, убирая со лба засаленные пряди.

– Немножко пройдусь, – оправдываюсь я. – Не уснуть никак.

– Ты поосторожней там, блондиночка, – говорит она. – С такой погодой шутить опасно. Выйдешь погулять, заплутаешь, и поминай как звали. Никто же такого не хочет, верно? – добавляет она с хитрой улыбкой.

– Разумеется, нет, – осторожно отвечаю я. Что ей известно?

– Вот на всякий случай кое-что, чтобы согреться.

Когда она подходит ближе, замечаю у нее в руках термос. Она сует мне его в руки. Он такой горячий, что я чувствую его тепло даже сквозь перчатки.

– Спасибо, – благодарю я.

Она открывает мне дверь.

– Осторожно, – напутствует она, сопроводив слова хлопком по плечу. – Там холодно.

Делаю шаг наружу. Когда оборачиваюсь, чтобы поблагодарить ее, упираюсь в закрытую дверь.

Снегопад усиливается. Я долго пробираюсь по сугробам: чтобы замести следы, уходит много времени. Отойдя на достаточное расстояние от дома, начинаю тихонько звать Габриеля, но ветер заглушает мой голос. Ощущение, будто я снова в центре урагана, на сей раз снежного. Наткнувшись на дерево, на ощупь бреду по краю рощи и все громче зову его по имени. В конце концов нахожу голограмму. Бросаюсь к дереву и ныряю сквозь него. Сейчас я далеко от дома и могу кричать во весь голос:

– Габриель! Габриель!

Но он все не идет. И я понимаю, что скоро мне придется сделать выбор: направиться к океану без Габриеля или пойти назад в снежный вихрь и попробовать разыскать его. В любом случае, обратно я не вернусь. Даже если Габриель сам никогда не плавал на лодках, ему о них все равно известно больше, чем любому из моих знакомых, а я так и вообще в этом деле профан. Но самое главное, я боюсь того, как поступит Вон, если Габриель останется в особняке после моего исчезновения. Распорядитель сразу догадается, кто помог мне бежать. Решено.

В ту секунду, когда я осознаю, что не смогу уйти без Габриеля и мне придется отправиться на его поиски, кто-то хватает меня за запястье.

– Рейн.

Оборачиваясь, теряю равновесие и падаю прямо в его объятия. Во второй раз, уже посреди другой бури, он пришел, чтобы помочь мне устоять. Я так хочу рассказать обо всем, что произошло за этот ужасный месяц без него, но времени нет. Ветер становится еще сильнее, и слов уже не разобрать, поэтому мы просто бежим, рука об руку, в темноту.

В завываниях ветра мне чудятся голоса. Вот смех моих родителей, вот Роуэн будит меня на мое очередное дежурство, вот плачет малыш Сесилии, а Линден говорит, что любит меня. Я не останавливаюсь. Не отвечаю. Мы то и дело вязнем в сугробах или спотыкаемся о ветки, но каждый раз помогаем друг другу подняться. Ничто не может нас остановить. Наконец добираемся до ворот. Они, разумеется, заперты.

Находим считывающее устройство, но моя карта-ключ не срабатывает. Неужто я и вправду думала, что все получится так легко?

– Что теперь? – перекрикивает ветер Габриель.

Иду вдоль забора, ищу, где же он заканчивается, но скоро становится яснее ясного, что конца у него нет; он, должно быть, огибает все имение кольцом длиною во много миль.

Что теперь?

Я не знаю. Не знаю.

Спасение так близко. Просовываю пальцы сквозь решетку, и вот моя рука оказывается на свободе. Мне почти удается ухватиться за ветку растущего по ту сторону забора дерева. Безумным взглядом шарю вокруг. На деревья забраться невозможно; ветви расположены слишком высоко; ограда обледеневшая. Пытаюсь сколоть наледь с решетки. Бесполезно. Но я не оставляю попыток до тех пор, пока Габриель не оттаскивает меня прочь. Расстегнув свое шерстяное пальто, он прижимает меня к своей груди и запахивает его поверх нас обоих. Стоим на коленях, привалившись к сугробу, и мне кажется, я знаю, какие слова вертятся у него на языке. Выхода нет. Мы замерзнем и умрем.