— Ничего не выйдет, — сказал я, ощущая, как кружится голова. — Не выйдет у вас спихнуть все на меня. Я всего лишь продаю недвижимость. Кто поверит, что я ни с того ни с сего сотворил такое?

— Да это случается сплошь и рядом! Человек живет себе спокойно, а потом — раз, и в новостях только об этом и говорят. А до того все его друзья и знакомые были уверены, что он совершенно нормальный парень. Конечно, они первые скажут: «Ну, он казался каким-то очень уж правильным. Наверное, чересчур правильным», но это будет после.

— Нет, — сказал я. — Люди меня знают.

— Они думают, что знают. Кроме того, есть и другие улики и свидетельства; они разбросаны по всему дому, не говоря уже о конторе в «Океанских волнах». Все как я сказал — день выдался хлопотный. Сцена готова. Ваш выход.

Я пытался придумать, как смогу опровергнуть обвинение. Шериф видел, что ничего не приходит мне в голову, и улыбался. И улыбка была искренней.

— Дальше сами, мистер Мур. У меня дела. Постараюсь, чтобы все заметили, как сильно я занят.

Он смотрел, как я подхожу к парадной двери и открываю ее. Жизнерадостно кивнул мне, будто подбадривая. Я медленно вышел на улицу, хотя уже начал понимать, что шериф говорил чистую правду. Убивать он меня не намерен.

А то не получится веселья.

Но в следующий миг я вспомнил другие его слова. Сердце у меня дрогнуло.

«Никаких исключений».

Я побежал к машине. Понял, что до сих пор сжимаю в руке пистолет, кинул его на пассажирское сиденье, завел мотор и дал задний ход. Пока машина сдавала задом на закругленную дорожку, я прижал к уху телефон. Захлопнув дверцу, выехал на дорогу и направился к воротам жилого комплекса.

— Стеф, — сказал я, когда на другом конце ответили. Я старался говорить как можно спокойнее. — Я сейчас еду к тебе, ладно? Мне бы хотелось, чтобы ты была одета как для прогулки.

— Но зачем? — Та была озадачена.

— Просто выполни мою просьбу. И не откладывая, хорошо? Я уже скоро буду.

Я завершил вызов и проехал в открывшиеся ворота.

У входа в больницу стояли машины «Скорой». И еще три готовые выйти в эфир бригады корреспондентов, среди которых я узнал одного репортера с TV-40; он стоял сбоку от входа и что-то серьезно говорил в камеру. Я свернул, чтобы не оказаться посреди этой толпы, заехал на главную стоянку и нашел местечко в дальнем конце. И только когда заглушил мотор, до меня дошло, что все руки у меня в крови Эмили. И рубашка тоже.

Я снял рубашку и постарался вытереться. Получилось плохо. Перегнувшись через сиденье, я нашел сзади спортивную куртку, которую обычно надевал после спортзала, накинул ее на себя, после чего заметил под пассажирским сиденьем бутылку со старой и теплой минералкой. Стеф всегда ругала меня за то, что я вечно забываю выбрасывать из машины подобный мусор. Но сейчас я был рад собственной забывчивости. Я вышел из машины и, экономно расходуя воду, обтерся испорченной рубашкой. Кровь обнаружилась и под ногтями, оттуда ее было уже не вымыть, к тому же я решил, что и без того потратил впустую много времени. И тут заметил, что и брюки у меня в крови. Похоже, я способен видеть только то, что лежит у меня перед носом. А может, всегда видел только это?

Отчистить брюки я никак не мог. Остается надеяться, что никто не заметит. Я положил пистолет под пассажирское сиденье и накинул сверху рубаху, сложив так, чтобы пятна крови не бросались в глаза.

Я понимал, что от оружия необходимо избавиться, но сделать это надо правильно, ведь на нем теперь отпечатки моих пальцев — Баркли только того и ждет, чтобы его нелепейшая ложь получила подтверждение.

Обычно у боковых входов в больницы толпится компания заядлых курильщиков, но то ли в больнице Сарасоты их отстреливают без предупреждения, то ли те сами переместились к парадному входу, чтобы поглазеть на происходящее. Выехав из дома, я включил местную радиостанцию, но в новостях не сообщили ничего такого, чего я не знал бы сам. Один погибший в результате перестрелки, двое серьезно ранены, остальные пострадали в результате паники, кинувшись бежать от опасности, которая никак не затронула бы их, если б они оставались сидеть на своих местах. Полиция пока не сообщала имена погибшего и раненых. Интересно, кто там у них остался за главного теперь, когда Холлам погиб, а Баркли занят совершенно другими делами? Я раздумывал, не позвонить ли на радио, чтобы те прислали корреспондента ко мне домой, но отказался от этой мысли. Мне плевать, что выйдет из всей этой истории. Меня волнует только женщина, которая сейчас в этом здании, к которой я спешу.

На первом этаже царил настоящий хаос. Еще больше корреспондентов и медиков. Полно народу, вероятно, друзей и родственников прежних и новых пациентов. Взволнованные голоса, многие говорят по сотовым. Я ввинтился в самую гущу толпы, надеясь, что в толчее никто не обратит внимания на мою одежду, и попытался прикинуться таким же сбитым с толку и не знающим, куда иду. Я продвигался очень медленно, а когда наконец оказался рядом с площадкой, где располагались лифты, понял, что у меня новая проблема. Я выругался, напугав своим скрипучим голосом тех, кто был рядом.

По всему коридору выстроились копы. Они стояли вроде бы для того, чтобы народ организованно грузился в лифты, и, вероятно, мешали репортерам прорваться в реанимацию. Полицейские показались мне уставшими и напряженными. Я рассудил, что раз это полиция Сарасоты, то они не подчиняются Баркли, но твердой уверенности у меня не было. Может, во всем виновато мое воображение, но мне показалось, что один из полицейских обшаривает взглядом толпу, высматривая кого-то определенного. Может, меня? Может, и нет.

Я снова растворился в массе людей. Подталкиваемый со всех сторон, я двигался через холл по диагонали, повторяя проделанный путь в обратном направлении. Охваченный робкой надеждой, я вынул телефон и нажал кнопку быстрого набора с номером Стеф. Я уже звонил ей в палату, как вдруг…

Никто не ответил. Я развернулся и начал проталкиваться в совершенно другую сторону, чтобы проверить одну идею.

Лестница оказалась рядом с боковым входом, пролеты уходили вверх и вниз. Никто ее не охранял. Наверное, копы уже скоро сообразят, что надо заткнуть и эту дыру, поэтому я побежал вверх со всех ног. Ворвался в двери третьего этажа и помчался по коридору. Направился прямо к посту дежурной медсестры, где успел побывать утром. По дороге я перешел на шаг, но все равно двигался быстро. Вокруг было полно врачей и сестер, люди разговаривали вполголоса. Вероятно, большинство раненых доставили сюда, в реанимацию.

Я услышал, как кто-то сказал:

— Стрелок. Полминуты назад. Реаниматологи уже там.

По другую сторону белых дверей было поспокойнее, несколько человек стояли у палат, вглядываясь сквозь стекло. Я добежал до конца коридора, распахнул дверь в палату Стеф.

Кровать была пуста.

Она была пуста и не прибрана, да и в целом палата не выглядела так, словно здесь готовились к приему нового пациента. Словно заклинание, повторяя себе под нос слово «нет», я кинулся к тумбочке у кровати. Лекарства, запасная ночная рубашка. И сумочка Стефани.