В совершенстве владеет холодным и стрелковым оружием, приемами защиты и нападения, эксперт по биколано — филиппинскому аналогу карате. Чрезвычайно опасен при задержании.

Специально проживал в Бразилии и Таиланде, обучаясь ка-пойэре и муай-таю, в 1982 году, демонстрируя свое умение выживать в экстремальных условиях, в одиночку, вооруженный только мачете, осуществил трехсоткилометровый переход по девственным лесам Амазонки. В том же году, не поладив с руководителями колумбийского наркокартеля, совершил большое количество диверсий и терактов на контролируемой ими территории, сумев нелегально вывезти более ста килограммов героина. В 1983 году, во время задержания его спецслужбами в Гонконге, будучи обезоруженным, вывел из строя семь человек и оторвался от погони. Причем один из преследователей был убит вилкой, брошенной с расстояния десяти метров и попавшей ему точно в сонную артерию. С середины восьмидесятых перебрался на африканский континент, в Республику Серебряный Берег, где инструктировал головорезов диктатора Лепето. Имел среди них кличку Белый Палач.

Словесный портрет: рост выше среднего, фигура плотная, атлетическая, лицо овальное, лоб средний, прямой, брови дугообразные, нос средней длины и ширины, спинка прямая, подбородок прямой, уши овальные, противокозелок выпуклый, глаза светло-серые, волосы рыжеватые, обычно коротко стриженные, шея средняя, мускулистая, плечи горизонтальные.

Особые приметы: произносит "р" ощутимо твердо, по-йоркширски, на кистях рук четко выделяется кентос — гипертрофированная надкостница на суставах указательного и среднего пальцев, предназначенная для нанесения ударов, на левой щеке имеется чуть видимый выпуклый шрам, предположительно след от колюще-режущего предмета. На правом запястье видна полустертая татуировка — змея с головой льва, что, по понятиям южноамериканцев, означает силу, удачливость и ловкость.

Другие особенности: очень обаятелен, легко входит в доверие как к мужчинам, так и к женщинам, любит быструю езду на автомобиле, причем предпочитает находиться за рулем сам. Из пищи любит жареную свиную вырезку, ветчину в фольге с вареньем, кофе не пьет, чай употребляет исключительно с молоком. Курит мало, алкоголь практически не употребляет. Предположительно бисексуален.

Согласно непроверенным данным, основная поставленная задача — отыскание следов сокровищ царского дома Романовых.

То, что было

Фрагмент пятый

С рулевым Шалаевскому не повезло. По жизни тот оказался жутким пессимистом и, не успев тронуться, сразу же начал скулить. О бардаке, творящемся вокруг, о сволочном Аэрофлоте, зажавшем было его кровный секонд-хэнд и лишь сегодня возвратившем имущество взад, о том о сем, о ментовских поборах, о бабах, об этих грязных шлюхах, не желающих с ним общаться, разве что за деньги. В углах водительского рта копилось что-то белое, пахло от него вспотевшим козлом, и майор злорадно ухмыльнулся: не дают — и правильно делают.

— Вот здесь останови, пожалуйста. — Выбрав подходящее местечко, он выдавил улыбку и, как только «додж» замер, приласкал очкарика «лапой дьявола» в кадык: «Как ты меня достал своей скульбой». И того не стало — захрипел, схватившись за горло, обильно пустил изо рта кровь и, дернувшись, затих. С переломанным щитовидным хрящом.

«Наконец-таки заткнулся». Выключив габариты, Шалаевский заглушил мотор и потянулся к сумочке-пидораске, висевшей на поясе у убитого. «Хорошо стало, тихо».

Как явствовало из паспорта, страдальца звали Дмитрием Александровичем Березиным. Денег у него было долларов двести, имелось также удостоверение водителя группы "Б", и, судя по вороху доверенностей, накладных и прайс-листов, подвизался покойный на ниве торговли. А еще у Дмитрия Александровича был едва початый термос с кофе, по соседству с которым лежал пяток остывших чебуреков, и этим обстоятельством майор воспользовался без промедления.

«Спасибо, кормилец». Частично заморив червя, он оттащил жмура в конец салона и, развалившись на водительском месте, включил дворники. «Ну и тоска, а еще столица».

В самом деле, дождь хоть и ослаб, но шел не переставая, кремлевские звезды почему-то не горели в ночи, а ближайший фонарь был разбит. Стоял поздний августовский вечер — ненастный, сумрачный и ничего хорошего не суливший.

«Ну уж так и ничего хорошего?» Шалаевский закурил реквизированный «Ротманс» и, включив приемник, принялся крутить ручку настройки. «Самое главное сейчас — не суетиться, — думал он. — На вокзалы не соваться, в метро не лезть — вон сколько там телекамер, и наверняка все его, Мочегона, высматривают. А так хрен меня найдешь сразу в огромном городе, да еще в таком бардаке». Не дослушав репортаж из Белого дома, он потянулся и протяжно зевнул:

«Ну, надеюсь, Дмитрий Александрович не завоняет», — закрылся изнутри и, повалившись на мешки с буржуазными обносками, мгновенно, без сновидений, заснул.

Проснулся майор от чувства голода. «Мои глисты сбегут от меня». Чтобы хоть как-то обмануть природу, он закурил и посмотрел на часы: «Уже полдевятого, сердце родины моей проснулось…» Действительно, где-то неподалеку с грохотом вывозили помойку, лаяли облегчившиеся друзья человека, и Шалаевский хрустнул суставами. «Надо убираться, но вначале сменим гардероб». Он принялся с энтузиазмом рыться в секонд-хэнде и, облачившись в джинсы, зеленую рубаху и коричневый пуловер, сразу сделался похожим на американского люмпена, а натянутая до ушей бейсбольная кепка лишь усилила эффект неприкаянности. «Хорош!» Посмотревшись в зеркало заднего вида, Шалаевский нахмурился и, вытряхнув из фибрового чемоданчика — снова, блин, чемоданчик! — шоферский инструмент, определил в него «Калашникова» с укороченным стволом, боезапас и аккуратно свернутую ментовскую форму. Документы с деньгами он убрал в сумку-пидораску и, повесив ее под свитер, вылез из мини-вэна на улицу. «Дмитрий Александрович, не поминай лихом».

Дождь моросил по-прежнему — занудно и печально, небо, казалось, можно было достать рукой, и, хлюпая промокшими полуботинками по лужам, Шалаевский ухмыльнулся: «Так, говоришь, утро красит нежным светом стены древнего Кремля?»

Ему никто не ответил — песенник-орденоносец давно преставился, пролетариат спешил на работу, а злющая, как мегера, дворничиха жгла в пухто порожние коробки и материла по-черному ларечников, засношавших ее картонной тарой.

«Хорошо горит». Особо не переживая, майор распрощался с милицейским прошлым, купил в ближайшем павильоне полдюжины «сникерсов» и, провожаемый недоуменным взглядом продавщицы, — и как это у некоторых жопа не слипается? — съел их на ходу, и порядок!

«Ни хрена себе». То и дело ему стали попадаться застывшие без движения трамваи, троллейбусы с опущенными «рогами», и, миновав очередное людское скопище у уличного громкоговорителя, майор покачал головой: «Страна уродов! Перестройка, демократия, блин, ГКЧП! Едва третью мировую не начали, засранцы, а все туда же — чрезвычайное положение в стране, порядок, тьфу!»

В киоске «Союзпечати» он приобрел путеводитель по Москве и, потребив в какой-то забегаловке тройную порцию котлет, долго распивал чаи с коврижкой, рассматривая план-схему первопрестольной: «Эко всего наворочено-то. Придется брать мотор».