Интересно, подумал тогда Ренье, почему люди стремятся стать президентами, если это означает ограничения на каждом шагу? Что может быть хуже?

Дружба с Рейганами оказалась столь крепкой, что Нэнси Рейган одной из первых прилетела в Монако, как только стало известно о смерти Грейс.

Жест, который, по словам Ренье, они все по достоинству оценили.

— Со стороны Нэнси это так трогательно — прилететь на похороны Грейс. Мы поселили ее во дворце. Ее служба безопасности поначалу возражала, сочтя меры предосторожности во дворце недостаточными, несмотря на усиленную охрану. В конце концов мы сказали им, что мы отвечаем за нее, и они согласились. Честно говоря, мне кажется, что они просто набивают себе цену. Вообще, иногда их стоит немного осадить, потому что вы их сразу же замечаете. У них отовсюду торчат проводки, и они разговаривают с собственными часами. Вряд ли вам часто встречаются подобные типы.

Интересно, что в беседах со многими, кто долго знал Грейс и Ренье, я постоянно слышал слово «преданные». Вероятно, те, кто не были им особенно преданы, долго рядом с ними не задерживались.

Но как рассказывает старый друг Ренье по переписке Халиль эль-Хури, дружба никогда не была для них с Грейс улицей с односторонним движением.

— Когда Ливан распался, у нас не было острой необходимости бежать, но это, пожалуй, все, что я мог сделать для своей страны, поскольку риск был велик, а игроки в игре — слишком крупные фигуры. В конце концов, мы приняли решение уехать из страны. Вот только куда? Ответа на этот вопрос у нас не было до тех пор, пока меня с женой и детьми не приютил у себя Ренье. Он всем нам дал паспорта. Он дал нам, так сказать, новые корни, впрочем, такие же средиземноморские, как и наши исконные, а еще ощущение безопасности, ведь теперь мы были гражданами Монако. Это был жест любви и дружбы.

На протяжении многих лет этот жест повторялся не раз в таких же обстоятельствах.

Например, в Монте-Карло обожал гостить бывший король Египта Фарук. Обычно он занимал весь второй этаж Hôtel de Paris, то есть примерно 20 номеров. Хотя он и был бывшим королем, его всегда сопровождала свита из 40 человек. Когда он хотел куда-то съездить, ему требовалось несколько десятков автомобилей. Грейс и Ренье познакомились с ним и прониклись к нему симпатией.

— Это был интересный человек, — рассказывал Ренье. — Люди всегда поражаются, когда я говорю, что он мне нравился. При этом я отнюдь не хочу сказать, что мне нравилось то, что он делал в своей стране в политическом плане, как он вел себя и какие решения принимал. Но, когда мы встречались с ним, это был очень милый человек и очень одинокий. Он переживал за судьбу своей страны, переживал за свою семью, за сына. Однажды Фарук мне сказал: «У нас есть пословица, что человек, у которого есть сын, бессмертен». Мне кажется, он в это твердо верил. И он попросил меня стать защитником его сына, и я, конечно, согласился.

Ренье признался, что Фарук нравился ему и по другой причине, так же как и Онассис. Оба были яркими личностями.

— В других людях мне это нравится, но сам бы я таким быть не хотел. Мой образ жизни не вяжется с их блеском.

Еще до свержения с престола Фарук любил приезжать в Монако, где обожал играть в азартные игры. Как правило, он приплывал на собственной яхте.

— В первый раз, когда я поднялся к нему на борт, — вспоминал Ренье, — мне тотчас бросилось в глаза, что он не доверял никому из своего окружения. Доверия не было ни к кому — от личного брадобрея до матросов.

Когда после свержения он вновь вернулся в Монако, Ренье принял его со всеми положенными ему почестями. Ведь он по-прежнему был королем, только в изгнании.

— Ему это было чертовски приятно, а еще, если не ошибаюсь, сильно удивило. Не забывайте, он стал королем совсем мальчишкой, и сколько ему пришлось вынести: интриги, заговоры с целью убийства. Кто только не хотел его убить, в том числе англичане, и не раз. А изоляция, в которой он всегда находился? Когда он предавался всевозможным порокам, родственники лишь поощряли его. Это был печальный персонаж, которому некуда было податься. И я не мог не приютить его у себя в Монако. Единственное, что я мог для него сделать. Он не жил здесь постоянно, лишь приезжал раза два в год. У него был наш паспорт. В конце концов Фарук превратился в очень милого мужчину, который очень чтил своего отца. А еще он здесь женился, и, надо сказать, весьма удачно. Они с женой до сих пор тихо и скромно живут в Швейцарии.

Когда виолончелист Мстислав Ростропович был лишен советского гражданства, Ренье помог ему и его жене стать гражданами Монако. Они почти не бывали в Монако, но, имея монакский паспорт, могли путешествовать где угодно. Когда такая же участь постигла иранского шаха, Ренье сделал монакский паспорт и ему.

— Я посчитал, что так будет правильно. Мне было неприятно видеть, как теперь, когда он свергнут, с ним обращается остальной мир. В Персеполе все заискивали перед ним. Вспомните, как все страны пытались выпросить у него денег. Персеполь был грандиозным завершающим аккордом. Шах был жандармом Персидского залива и лучшим другом Запада до тех пор, пока Запад в нем нуждался. Но, как только он оказался в изгнании, перед ним мгновенно захлопнулись все двери. От него отвернулись те, кто еще недавно пытались извлечь выгоду из дружбы с ним.

«Первыми в этом списке, — продолжает Ренье, — были США и Франция».

— Скажите мне, что они получили от Хомейни? Когда я увидел, как все отворачиваются от шаха, я пошел к своему министру внутренних дел и сказал: «Может, нам пригласить его к себе?» В тот момент шах был совсем одинок. С ним была лишь его семья; свита его оставила. Франция не только отказалась впустить его к себе, но и предоставила убежище Хомейни, а потом разрешила Хомейни вернуться в Иран. Американцы поступили еще хуже. Они могли бы предложить ему разные возможности.

Ну, хорошо, не пускайте его в Лос-Анджелес, потому что там живет много иранцев. С другой стороны, сколько иранцев, ныне живущих в Америке, получили школьное образование благодаря щедрости шаха? США — большая страна, и в ней наверняка можно было найти место, где он чувствовал бы себя в безопасности. Разумеется, безопасность нужно было обеспечить, но шах мог сам решить эту проблему. И тогда мы предложили ему политическое убежище. У шахини и ее детей по-прежнему монакские паспорта. Возможно, увидев, как с ним обошелся весь мир, я вновь ощутил себя бойскаутом.

После смерти Грейс Ренье и его сестра Антуанетта вновь посвятили себя общественной жизни княжества. Антуанетта появлялась рядом с братом на разных мероприятиях, особенно на балу Красного Креста.

Но потом сын Антуанетты Кристиан написал о Гримальди книгу. В ней не было ничего, кроме лести, за которой скрывалось притворное равнодушие и низость избалованного юноши, который отказывался от всякой ответственности, игнорировал дядю и в конце концов лишился своей доли наследства. Даже если Ренье считал сестру причастной к этому сочинению, вслух он об этом не говорил.