Объятия на секунду разомкнулись, над Галинкиным плечом мелькнул брошенный камень, и в то же мгновение бездна перед нею исчезла. Исчезла совсем, как будто ее не было!

Да ее и в самом деле не было – только теперь Галинка поняла, что это просто своды пещеры отражались в гладкой как стекло, совершенно неподвижной поверхности подземного озера. Оно не было даже глубоким, это озеро: только что упавший в него камень можно было достать рукой.

Ахнул кто-то из экскурсантов, кто-то засмеялся, все зашумели, заговорили…

– Ты что? – повторил Игорь, разворачивая Галинку лицом к себе. – Да ты трусишка, оказывается!

Его глаза были теперь прямо перед ее глазами. Очень светлые, такие светлые, как будто их свет пробился сюда сквозь толщу скалы, груды лавы, бесконечные нагромождения невозможностей…

– Я не… – пробормотала Галинка. – Я просто…

Но договорить она не смогла, потому что всхлипнула, шмыгнула носом и, обхватив Игоря за шею так, что он, пожалуй, должен был задохнуться, в голос разревелась.

– Я никогда в жизни не была такой дурой!

Эта мысль показалась Галинке настолько прекрасной, что она засмеялась.

– Да? – с живым интересом спросил Игорь. – А почему, можно узнать?

– Потому что я всегда всё про всё знала. Ну, понимаешь – кто что сделает, как сделает, почему, когда… А ты прилетел, а я и не знала.

Она объясняла все это такими словами, которые могла подобрать для объяснений разве что Мишка.

– Да просто я никогда к тебе не прилетал. Откуда тебе было знать?

«А к кому прилетал?» – хотела спросить она.

Но не спросила, конечно. Ей стыдно было, что она его ревнует, да еще так глупо, к прошлому, в котором ее вообще ведь не было. Она никогда никого ни к кому не ревновала, а его вот…

Искоса взглянув на Галинку, Игорь притянул ее к себе еще ближе. Хотя ближе уж было некуда, ее голова и так лежала у него на плече.

– Не думай про это, – сказал он. – Ничего не повторяется. Все иначе.

Его слова тоже казались непонятными. Но она поняла их сразу. Да ей и неважно было, как он назвал словами то, что чувствовал и что она чувствовала вместе с ним.

Может быть, повторяется сейчас внешний рисунок его прежней жизни, может быть, повторяется череда каких-то событий, но то, что происходит у него в сердце, – происходит сейчас впервые. Как и у нее в сердце; прежде она даже не сознавала, что оно у нее есть.

Правда, она и теперь не сильно-то прислушивалась к собственному сердцу, ей было не до таких пустяков, как размышления о том, что там бьется у нее внутри. Она чувствовала виском другое биенье, и его же чувствовала пальцами, потому что ее рука лежала у Игоря на груди, накрытая его рукою. Весь он был в каждом своем проявлении, и она чувствовала его в каждом его проявлении – и в твердости его плеча под своим виском, и в прохладе его ладони, и в этом светлом, очень светлом взгляде, который был сильнее тьмы.

Она ведь и тогда, в первую их встречу, почувствовала его именно так – всего его почувствовала в том, что все считают, да и она тогда считала просто сексом. Ну да, в ту минуту, когда она сбросила туфли и стала раздеваться перед его кроватью, она была уверена, что собирается просто дать этому непреклонному мужику, что он хочет, потому что иначе от него никак не добиться того, что ей необходимо. И она совсем не ожидала того, что случилось уже в следующую минуту, – ошеломляющего, мгновенного, ослепительного, всезаполняющего счастья, которое вдруг связало ее с ним в момент обыкновенной физической близости. Она даже не поняла, что с нею происходит, такое счастье не могло быть связано с мужчиной, да еще с незнакомым, посторонним, совершенно чужим мужчиной!

Но оно было, и было таким, которое и захочешь, до смерти не забудешь. А она и не хотела его забывать, совсем наоборот…

Галинка повернула голову и поцеловала Игоря. Поцелуй пришелся ему куда-то под мышку.

– Спасибо, – сказала она.

– За что?

Он вздрогнул – наверное, от щекотки.

– Если бы ты не прилетел, я бы утопилась в океане.

Хорошо, что это были смешные слова, иначе она их просто не выговорила бы.

– Не стоит благодарности. – Она не видела его лица, но расслышала, что он улыбнулся. – С моей стороны это глубоко эгоистический поступок. Если бы я не прилетел, то просто сдох бы.

– Почему?

Галинка подняла голову и встревоженно взглянула на него. Он только что из больницы, а она про какие-то сентиментальные глупости думает!

Игорь не ответил – положил руку ей на голову, чтобы она снова легла ему на грудь.

– Не холодно тебе? – наконец спросил он.

Балконная дверь была открыта, шум океана врывался в комнату вместе с ветром.

– А тебе холодно?

Галинка подтянула одеяло, чтобы оно достало Игорю до шеи. Он засмеялся и сбросил одеяло.

– Ты что? – сказал он. – Это же я намекаю, что согреться пора!

И сразу перевернулся, быстро и сильно, и накрыл ее сверху собою – так, что она чуть не задохнулась от тяжести его тела, а вернее, от счастья. Тяжесть тела уменьшилась, потому что Игорь приподнялся на локтях, а счастье осталось, потому что он стал целовать ее так медленно и долго, что обоим приходилось переводить дух после каждого поцелуя.

– Ну еще разочек, – шепнул он, в очередной раз отрываясь от Галинкиных губ и тут же отыскивая их в полумраке снова.

Она засмеялась сквозь поцелуй, а когда он кончился, сказала:

– Можно и два разочка. Даже три или четыре. Ты их считаешь?

– Тебе хаханьки, а я – сколько мы с тобой не виделись, две ночи? – ну вот, две ночи только и думал, что и поцеловать тебя толком не успел.

– Ну так что нам мешает? Эту ночь посвящаем исключительно поцелуям.

– Нет уж, – усмехнулся Игорь. – Исключительно – не получится.

И, одновременно со следующим поцелуем, раздвинул коленями ее ноги – вернее, она сама раздвинула их, подчиняясь едва ощутимому его движению, – и прижался животом к ее животу, всем телом к ее телу, всем собою – к ней.

– Галинка, родная моя, – едва слышно проговорил он. – Не бросай меня, любимая ты моя…

Растерянная нежность этих слов совсем не сочеталась со страстной силой его нетерпеливых движений, со всей силой, которая была у него внутри, а в этих движениях становилась силой внешней. Но и в растерянных словах, и в горячих и сильных движениях был он весь – единственный, любимый до звона в сердце, так неожиданно и счастливо данный судьбою…

И все это она сказала ему, сказала многими, долгими словами. Ни одного слова она в себе не утаила, обнимая его всем телом, чувствуя его внутри своего тела так же, как внутри своего сердца.