B. К. Кого из российских кинорежиссеров выделяете сегодня?

C. Б. Михалков, я считаю, успешно работает. Не только в кино – и как общественный деятель, патриот. Таланкин интересно поставил «Бесов». Данелия не сдается. Говорухин громко заявил о себе…

B. К. Говорухин и в политическую борьбу основательно втянулся. А вы, как я замечаю, политики избегаете.

C. Б. Возраст сказывается. Если бы помоложе был… А так – надо делать то, что умею. Фильмы. Увы, многие талантливые режиссеры фильмов сейчас не ставят. Вот Элем Климов. Я так ждал его «Мастера и Маргариту». Однако его работа, к величайшему сожалению, не состоялась. Или Жалакявичус, очень крупный мастер. «Никто не хотел умирать» – классика. Он одно время работал на «Мосфильме», в нашем объединении «Время». Но Литва теперь стала самостоятельным государством, а кино там уже нет.

B. К. Горько. Нет больше литовского кино, грузинского, киргизского… А какие это были яркие национальные кинематографические школы, известные во всем мире! Вы украинец по рождению, но жили и работали в основном в Москве. Хочу спросить: какие у вас нынче ощущения – в связи с разъединением Украины и России? Слышал недавно на юбилейном вечере Юрия Бондарева, с каким глубоким чувством читали вы стихи Тараса Шевченко…

C. Б. Россия и Украина настолько близки, что разъединить их невозможно. Что бы ни делали, как бы ни старались, сколько бы ни кричали о самостийности. Жить нам порознь – противоестественно. Я не только с болью это воспринимаю. Я такое просто не могу понять.

О своем национальном самочувствии могу ответить словами Гоголя: «Скажу вам, что я сам не знаю, какова у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы щедро одарены Богом, и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой».

B. К. Связи с Украиной у вас сохранились?

C. Б. Я не изменил своего отношения к людям, которых знаю много лет, с которыми работал. Они остались близкими мне. Дружу, например, с режиссером Николаем Мащенко, у которого снимался в «Оводе». Теперь он не у дел. Да все киностудии в бывших союзных республиках фактически перестали существовать. А ведь это действительно было уникальное явление – наши национальные кинематографии. Было у нас взаимопонимание, постоянный обмен идеями и опытом, всепроникающий ток крови. Каждый режиссер из республик мог снимать на «Мосфильме», а мы – на Украине или в Белоруссии, в Армении или в Казахстане… Теперь погибает и такой уникальный организм, как Театр-студия киноактера. Такого не было нигде в мире. Он служил прекрасным испытательным полигоном для кинематографических режиссеров и актеров. Давал им работу в период вынужденного простоя на студиях, радовал интересными спектаклями.

B. К. Вы завершаете «Тихий Дон». Это третье ваше обращение к Шолохову после «Судьбы человека» и «Они сражались за Родину». Между тем отношение к этому писателю сейчас тоже, мягко говоря, неоднозначное. И третируют его, и снова ставят под сомнение авторство «Тихого Дона». Скажите, что значит для вас Шолохов?

C. Б. Для меня он, говоря словами Гете, врожденный гений. Я много раз внимательнейшим образом прочел от корки до корки все, что он написал. И, думается, имею право судить. А ненависть к Шолохову у некоторых объясняется, уверен, элементарным чувством зависти. Потому что сами не смогли достигнуть таких художественных вершин.

Я провел с Шолоховым немало времени, поэтому могу сказать: даже в повседневном общении человек он был гениальный. Это было абсолютно очевидно. Вот сидел передо мной гений. Рассказывал. Так, как он рассказывал, никто другой не мог. Так, как он давал оценки событиям и людям, тоже не мог никто. Неспроста же он сразу и всеохватно покорил при встрече такого одареннейшего и умнейшего человека, как Шукшин.

А «Тихий Дон» писал он всю жизнь. Все время возвращался и что-то совершенствовал. Такая высочайшая требовательность к себе – тоже свойство гения. Леонид Леонов несколько десятилетий спустя после первого издания полностью переписал своего «Вора». И сейчас, когда печатается его новый роман «Пирамида», 95-летний Леонид Максимович звонит в издательство и просит: у меня там есть на такой-то странице такое-то слово – замените, пожалуйста…

B. К. А как вы относитесь к обвинениям в адрес Шолохова, что он приспосабливался к режиму? Вас ведь в том же обвиняют. Он – как бы официальный писатель, вы – официальный режиссер.

C. Б. Может, он и шел на какие-то компромиссы. Великий художник в частностях, по-моему, имеет право себе это позволить. Но он никогда не изменял своим убеждениям. Никогда.

Помню, показал я ему сценарий «Они сражались за Родину». А там был опущен монолог во славу красного знамени. Как он возмутился! Еле мы его с сыном Михаилом Михайловичем успокоили.

B. К. А не смущает вас, Сергей Федорович, что ваш «Тихий Дон» создается на иностранной базе и основные актеры – иностранцы? Григорий – англичанин, Аксинья – француженка…

C. Б. Не было у меня возможности осуществить в нынешних условиях мою заветную мечту на отечественной базе. Увы! А ведь это была и мечта Шолохова – чтобы появился максимально полный телевариант «Тихого Дона».

B. К. Напомню одну уже довольно давнюю вашу мысль – она относится ко времени работы над «Степью»: «Чем больше сделал художник, тем обычно печальнее он. Печаль рождается от сознания того, что прошли годы, и он, анализируя свои произведения словно бы со стороны, как правило, разочаровывается во многом…» А есть ли теперь у вас это ощущение и как относитесь к созданному в прошлые годы?

C. Б. Многое переделал бы. Видишь: можно было сделать лучше, сильнее. С годами взыскательность к себе возрастает. Не сочтите за нескромность обращения к таким именам, но Микеланджело сказал, что в девяносто лет он только постиг азбуку искусства. А Чаплин выразился так: всей жизни не хватает, чтобы сделать один шедевр. По природе я максималист. Мечты мои были безумные: и «Божественная комедия», и «Фауст», и Александр Македонский, и жизнь Толстого. Хотелось снять и картину на современную тему без сценария.

B. К. Как без сценария?

C. Б. Был такой режиссер бразильский – Кавальканти, который снимал картины без сценария и без профессиональных актеров. Великие картины. Допустим, облюбовал он поселок, где находится шахта, и вот он там живет, присматривается, изучает. Находит героев, постепенно складывается сюжет… У меня был уже на примете один колхоз рыболовецкий на Азовском море, который я хорошо знаю. Думаю, сегодня так и нужно снимать на современную тему.

B. К. А как обстоит дело с «Тарасом Бульбой»? Тоже мечта вашей жизни.

C. Б. Недавно хотел обратиться к Президенту Украины с этой идеей. Да потом махнул рукой: пожалуй, ему сейчас не до Тараса Бульбы – Черноморский флот надо делить…

Вообще, с Бульбой мне фатально не везло. Уже было решение украинского ЦК об этом фильме, уже начал снимать – и вдруг картину закрыли. Польский вопрос. Я встречался с Тереком на «Мосфильме», когда он туда приезжал во главе польской делегации. Говорю: вот мне не дают «Тараса Бульбу» снять. Да, отвечает, сейчас это действительно сложно, однако обещаю вам вернуться к этому через пять лет. Но… вскоре его сняли.