Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На несколько минут Панкрат застыл посреди хаоса. Затем направился в другую комнату, не решаясь сразу открыть дверь. Спустя несколько мгновений, тяжело вздохнув, он протянул руку и толкнул дверь. Она распахнулась, и он увидел на полу разбитую коллекцию керамических рыб и морских животных.
Панкрат поднял несколько осколков, собрал их. Получился осьминог, которому ампутировали все ноги. Возле окна валялся матрац со вспоротой обивкой. Из распотрошенных пуфов торчали куски поролона. Книги, сброшенные с полок, грудой лежали возле шкафа.
Судя по тому, как вел себя капитан Отоев в массажном салоне, он мог устроить здесь обыск перед тем, как направиться в салон. Возможно, ему надоело играть в «кошки-мышки» с Сувориным. Или нервы не выдержали. Сначала вломился к нему в дом, а потом, по наводке Хомякова, занялся Аней.
– Беспредельщик, – пробормотал Панкрат, вспоминая убитых из-за медальона студентов и сотрясаясь от одной мысли, что дама в золотой оправе когда-нибудь займет свое место в музее.
Тут он вспомнил неприметное лицо, весь вечер следившее за ним, и прокрутил в памяти ряд событий, происшедших с ним за последнее время.
«Отоев был пьяницей. Мог с кем-нибудь поделиться своими «проблемами» или заинтересовать, пообещав часть добычи», – подумал он.
Панкрат резко развернулся и направился в кабинет. Нужно было посмотреть почту. Должно было прийти сообщение Волкова о Тамбовском. На столе и на полу в полном беспорядке валялись диски. Было ясно, что их просматривали, надеясь получить хоть какую-то информацию. Панкрат, бросив взгляд на стол, заглянул под него, потом внимательно осмотрелся. Макинтоша нигде не было.
– А вот это уже хуже, – Суворин тяжело вздохнул, вспомнив, что на каком-то файле у него была карта той местности, где находился дом Макарыча. Вполне возможно, было еще что-то, что могло навести на дядьку Волкова. Но обдумывать это у Панкрата не было времени.
Он поднял лежавший на боку стул, поставил его перед столом, сел на него и двумя ногами вышиб заднюю стенку письменного стола. Стенка была двойная, из двух пластин, между которыми лежал разобранный и почищенный пистолет.
Суворин поднес дуло к глазу, пощелкал затвором, спустил курок, потом вставил обойму, поставил на предохранитель, накрутил глушитель и убрал оружие за пояс.
Затем достал мобильный и вызвал Волкова.
– Дмитрий! Я дядьку твоего подставил… С чего взял? Сердцем чувствую. Не надо никакой информации. Бери своих ребят и на полной скорости летите к Макарычу. Прошу тебя, Дим. Да какой Отоев! Он сегодня к обеду уже готов был. Кто убил? Девчонка убила из «коптевской группировки». Подружка Тамбовского. Спас я этого подонка на свою голову. Пусть бы там на дороге кровью истек, сука. Весь дом мой перерыли. Все в мусор превратили.
Через пятнадцать минут «Boy Racer», оставив позади спящий микрорайон, вынес его на скоростную трассу и полетел в направлении деревни Крупино.
В это время Макарыч спал. Сон его был крепок.
– Святый Боже! – вдруг пробормотал он, переворачиваясь на другой бок. – Какого рожна?..
Перед ним стояла дама из того самого медальона, который оставил ему на хранение Суворин. Она была невероятно худой и высокой, в каком-то балахоне, заляпанном кровью, и смотрела на Макарыча огромными глазами навыкате. Губы ее тоже были кровавыми и непрестанно дергались. Нечто дикое и страшное было в ее лице.
Макарыч хотел отшатнуться. Но какая-то неведомая сила крепко держала его.
– Ты, что ли, Анэс? – спросил он, глядя на нее как завороженный. – За медальоном пришла?
В ответ Анэс молча погрозила ему окровавленным указательным пальцем и, тяжело вздохнув, овеяла лицо Макарыча холодным дыханием.
– Забирай свой медальон и уходи, – строго приказал ей Макарыч, хорошо понимая, что перед ним существо с того света, к тому же продавшее душу дьяволу. – Понимаю, что ты в музей, на всеобщее обозрение хочешь. Да нельзя тебе! Слишком уж ты кровавая. Видишь, даже Бог тебя не принял. Шляешься по ночам…
И тут Анэс захохотала, показав Макарычу оскал окровавленных зубов. Она смотрела прямо на Макарыча, а в глазах ее появился похотливый прищур. И на него снова повеяло могильным воздухом. Проходила секунда за секундой. Сердце Макарыча отчаянно колотилось в груди. Он лихорадочно рассуждал, ища способ избавиться от этого адского существа в саване.
– Изыди, сатана! – вдруг закричал он и осенил ее крестным знамением.
И тут Макарыч, вздрогнув так, как будто через него пропустили хороший разряд электрического тока, вскочил.
Чувство облегчения охватило его, когда он понял, что это был всего лишь кошмарный сон, навеянный рассказом Суворина о медальоне.
Но тут он отчетливо услышал тихие шаги.
«Туп-туп, туп-туп», – раздавался звук. Макарыч снова, как и во сне, замер. Так продолжалось целую минуту, пока постепенно он не осознал, что звуки раздаются не в доме, а снаружи.
Прогнав остатки дремоты, Макарыч, не поднимаясь, продолжал прислушиваться.
То, что со сна воспринималось как звук шагов привидения, было обычными шагами. Достаточно осторожными и к тому же многочисленными.
В это время загудел мобильный. Это Суворин предупреждал о возможности того, что уже, по-видимому, произошло.
– Понял, – ответил Макарыч, не вдаваясь в подробности. – Давай быстрее. Только будь осторожен и Димку предупреди, если что.
Под «если что» он подразумевал то, что усадьбу окружала многочисленная группа. Теперь их шаги можно было слышать и не прислушиваясь. Но Макарыч, отслуживший в Афгане несколько лет, немало повидал, получив два ранения и контузию, и в панику ударяться не привык.
Он тихо поднялся. Достал из-под кровати коробку с афганской амуницией. Быстро оделся. Опустил руку в коробку и достал лежавшую там на самом дне винтовку и пачку соли.
– Если это цыгане, то набью их задницы солью, – пробормотал он.
Потом он вытащил из ящика коричневый мегафон для переговоров, который уже неоднократно использовал в стычках с пришлыми бомжами и цыганами.
Вышел из комнаты и поднялся на второй этаж, где была устроена самая настоящая наблюдательная площадка. Приложил к глазам военно-полевой бинокль и осмотрел окрестности.
Возле огорода с выключенными фарами стояли две машины, капоты которых отливали серебром
