На протяжении почти двадцати лет мир современного искусства наблюдал за появлением ранее неизвестных шедевров виднейших художников XX века, мастеров абстрактного экспрессионизма. Джексон Поллок. Марк Ротко. Роберт Мазервелл. Клиффорд Стилл. Виллем де Кунинг. Барнетт Ньюман. Франц Клайн. Сэм Фрэнсис. Множество картин, не вызывающее сомнений качество. Арт-дилер Глафира Розалес, которая познакомила публику с этими матсерами, имела эксклюзивную договоренность с анонимным коллекционером, получившим большое художественное наследство от своего отца – именно из его коллекции были все эти картины. Деятельное участие в судьбе картин принимала старейшая арт-галерея на Манхэттене Knoedler & Company.

Картины покупали самые состоятельные коллекционеры, от выдающихся бизнесменов до актеров и просто людей, любивших искусство. Шедевры абстрактного экспрессионизма распространились по всему миру. Местные выставки. Знаменитый Фонд Бейелер. Музей Гуггенхайма.

Свое мнение высказали эксперты. Дэвид Энфам, историк и составитель систематического каталога живописи Марка Ротко – окончательного, официального компендиума работ художника, – заявил, что картины просто бесподобны. Национальная галерея, на тот момент также занятая составлением систематического каталога графических работ Ротко, заявила о своем намерении добавить работы Ротко из загадочной коллекции на последние страницы книги. «Это должно находиться в Метрополитен-музее», – написал один из экспертов о произведениях Поллока. Но откуда взялись все эти сокровища?

Глафира Розалес прибыла в Соединенные Штаты сравнительно недавно. Она родилась в Мексике, в состоятельной католической семье, и выросла в изысканном обществе. Художники, коллекционеры, политики часто бывали в доме семьи Розалес: они приходили спросить совета у ее дяди, епископа, и охотно беседовали с маленькой девочкой. Она вспоминает, что среди друзей дома была пара пожилых еврейских эмигрантов из Европы, заядлых коллекционеров. Она могла подолгу увлеченно слушать их рассказы о художниках, с которыми они встречались, и о картинах, которые приобрели. Именно этим, решила Глафира, она и хочет заниматься в жизни.

Она выросла, объездила весь мир. В Испании встретила мужчину, который полюбил ее. Его звали Хосе Карлос Бергантиньос Диас, и он обещал, что будет всегда о ней заботиться. Вместе они решили попытать счастья в Соединенных Штатах – стране, в которой для иммигрантов открываются огромные возможности. Они купили дом в пригороде. У них родилась дочь. Наконец Глафира сделала то, о чем давно мечтала, – открыла художественную галерею под названием King’s Fine Arts. Глафира с головой погрузилась в искусство. Хосе Карлос занимался благотворительностью. Жизнь шла хорошо – лучше, чем она мечтала. В 1986 году она получила постоянный вид на жительство в США.

Где-то в начале 1990-х годов до нее дошли новости из Мексики: умер старый друг семьи, владелец большой коллекции живописи. В отличие от него его дети не интересовались искусством. Им больше всего хотелось избавиться от старых вещей, которые только занимают место. Было бы намного выгоднее продать их. Они слышали, что Глафира открыла художественный салон. Не поможет ли она найти для картин новый дом? Цена не имеет значения, пусть она сама определит их рыночную стоимость. Для этого они ее и наняли. Кроме того, свою роль в деле играли соображения конфиденциальности. Она была другом семьи, и они знали, что могут рассчитывать на ее деликатность.

Очень важно, подчеркнул сын, чтобы о происхождении картин никто не узнал. То, что их отец был скрытым гомосексуалистом, не такой большой секрет, но дело в том, что картины были приобретены тайно, с помощью друзей, разделявших его вкусы. Эти люди близко общались с художниками и могли без всяких подозрений выносить из студий картины, не значащиеся в описях и официальных каталогах, а значит, избежавшие налогообложения. Ради поддержания доброго имени семьи – они не хотели объявлять во всеуслышание, что отец был геем, и тем более не хотели, чтобы их считали недобросовестными налогоплательщиками – было очень важно сохранять полную анонимность.

Глафира была только рада пойти им навстречу. Но оставался один вопрос: как продавать картины? Ее собственная галерея была слишком маленькой и незаметной для такой сокровищницы шедевров. К тому же абстрактный экспрессионизм не входил в ее специализацию. Она даже не представляла, ни сколько могут стоить эти полотна, ни кто их главные коллекционеры. Для этого ей нужен был специалист.

С середины 1980-х годов Розалес постепенно внедрялась в арт-круги Нью-Йорка. Она посещала аукционы, заводила знакомства на открытиях выставок, ее, улыбающуюся, с бокалом шампанского в руке, можно было увидеть на мероприятиях и вечеринках по всему городу. Именно на одном из таких вечеров она встретила Хайме – Джимми – Андраде. Они сразу поладили. Он тоже говорил по-испански. Он был старше ее, элегантный, настоящий джентльмен классической школы. Его партнер ей тоже понравился – Ричард Браун Бейкер, современный коллекционер живописи, известный своим тонким вкусом и щедростью. Всякий раз Розалес с Андраде встречались словно старые друзья: воздушные поцелуи, нежные слова, улыбки. Она знала, что Андраде уже не первый десяток лет сотрудничает с галереей Knoedler. Это место обладало репутацией, как нельзя лучше подходившей для недавно обнаруженной коллекции.

Глафира позвонила Джимми. Однажды он уже договаривался о ее визите в Knoedler. В тот раз Глафира приносила гравюры Ричарда Дибенкорна, но теперь у нее было нечто куда более интересное, сказала она ему. Не может ли он организовать для нее встречу с Энн Фридман, директором галереи? У нее есть картина, которую та наверняка захочет увидеть.

Энн Фридман не помнит, когда впервые встретила Глафиру Розалес. Тогда это не казалось важным: какая-то знакомая Джимми принесла гравюры Дибенкорна, в общем и целом не слишком ценные. Это было в 1991 или 1992, а может, в 1993 году? Она не могла сказать точнее. Ей принесли гравюры. Она их продала. Вот и все.

Но ту встречу она помнит очень хорошо. Однако впечатление на нее произвела не Глафира Розалес, а картина, которую она держала в руках. Бледный розово-персиковый фон. Два облака цвета. «Бесподобно. Это был великолепный Ротко», – говорит она, закрывая глаза. Фридман высокая и худощавая, с шапкой серых кудрей, обрамляющих угловатое лицо. Носит очки без оправы и предпочитает кроссовки туфлям на каблуке, что, впрочем, ничуть не уменьшает неизменной элегантности ее нарядов. Это болезненная тема, и Фридман не любит к ней возвращаться. Ведь эта встреча в конце концов привела ее к краху: Энн уволили из Knoedler, обвинили в мошенничестве, ей пришлось пережить закрытие любимой галереи. (Розалес не упомянула ее в своем признании, и с точки зрения закона Фридман на момент написания этой книги невиновна.) Она растеряла друзей и клиентов, утратила доверие людей, которые когда-то высоко ее ценили. Ей даже на мгновение не могло прийти в голову, чем все обернется. Картина выглядела совершенно убедительно. Разве она могла быть предметом «небесспорным», как специалисты стыдливо называют подделку?