Когда он снял руки с пояса, ему показалось, будто бы сидящий во главе стола окольничий облегченно перевел дух. Тогда сотник вновь сложил руки на поясе. Реакция испуга повторилась.

– Видите ли, дорогие вы наши друзья… – медленно, с расстановкой произносил Дымок, а сам напряженно обдумывал ситуацию: «Какую угрозу видят они в моих руках, на поясе лежащих? Сабля у меня – за спиной, пистоли за ремнем сзади. На поясе даже ножа нет (он за голенищем), только в подсумках, наглухо застегнутых, ручные гранаты… Неужели?!» – поразила его внезапная догадка.

– Так вот, – как ни в чем не бывало продолжил сотник. – От добрых людей мы проведали, что вы, как герои-богатыри былинные, от злых разбойников невесту мою, дочь князя Юрия, спасли, да у себя в палатах сих приютили. И хотя не сомневаюсь я, что пребывает она тут у вас в безопасности да полном здравии, да все же думаю, что негоже ей с добрыми молодцами, красавцами писаными, пировать да веселиться, когда родители убиенные еще не отпеты по обычаю православному. А посему прошу вас ее мне с рук на руки для дальнейшего попечения передать, а то как бы неприятной молвы какой не вышло!

Эти последние слова он произнес намеренно резко и, пристально глядя в глаза Щерю, демонстративно отстегнул клапан гранатного подсумка.

Опричники попытались было возроптать, возразить хотя бы для видимости незваному наглецу, но Щерь, как зачарованный, не сводивший взгляда с подсумков на поясе у дружинника, грозно рявкнул на них и поспешно выговорил чуть заплетающимся языком:

– Да, да, конечно, пойдем, витязь, немедля передадим тебе княжну, нами спасенную, с рук на руки.

Он поднялся и, стараясь держаться как можно дальше от Дымка, решительно направился к выходу. Дымок проследовал за ним. Лешие, без дополнительных приказаний привычно прикрывая друг друга, собрались в плотный, ощетинившийся стволами мушкетов строй и двинулись вслед за своим командиром.

Выйдя из дверей столовой палаты, они направились к довольно широкой лестнице, ведущей в терем. Внезапно Дымок ощутил, как впереди справа кто-то, невидимый в темноте обширных сеней, мимо которых они шли к лестнице, двинулся ему навстречу. Он уже почти выхватил из поясной кобуры пистоль, почувствовал, как за плечом качнулся в направлении вероятной угрозы ствол мушкета следовавшего за ним бойца, но в этот момент разглядел лицо Лося, который, сдернув маску, возник из скрывавшего его мрака.

– Порядок, – чуть слышно прошептал особник. – Девушки невредимы. Разреши работать первым номером!

– Разрешаю, – еле вымолвил Дымок.

Его губы внезапно задрожали, впервые за многие годы, и он с удивлением почувствовал, что силуэт идущего впереди опричника расплылся, а огоньки освещавших лестницу лампад превратились в звездочки с длинными острыми лучами. Впрочем, сотник тут же взял себя в руки, украдкой смахнул набежавшие на глаза слезы и, незаметно для следовавших за ним бойцов, благодарно пожал руку идущего рядом Лося.

Они поднялись в терем, и басмановский окольничий принялся молотить кулаком в окованную железом дверь горницы:

– Братие, это я, Щерь, отоприте немедля, необходимо мне княжну по государеву делу повидать!

Из-за двери в ответ не доносилось ни звука.

Окольничий, который, собственно говоря, не ожидал ничего другого, растерянно посмотрел на леших.

– Дверь-то толстенная, добротная. Не слышат, видать, молодцы…

– Раз так, то зови своих людей, ломай дверь, а то, не ровен час, угорели они там али отравились яством каким-нибудь, – резким, не терпящим возражения тоном скомандовал Лось, выступив на передний план и, с разрешения Дымка, взяв инициативу на себя.

Окольничий, с некоторой опаской косясь на странную черную одежду особника, окликнул своих людей, столпившихся внизу перед лестницей, поскольку сама лестница была занята колонной леших.

Несколько опричников протиснулись наверх и, без видимой надежды на успех, попытались подцепить дверь, открывавшуюся наружу, лезвием принесенной секиры, чтобы отжать ее от косяка.

– Слышь, Щерь, – наконец не выдержал один из них после нескольких тщетных попыток. – Тут не иначе, как таран нужен, да и с ним-то здеся в узком простенке не развернуться!

Лось, спокойно взиравший со стороны на озадаченных опричников, подошел к ним и без всякой насмешки деловито произнес:

– Давайте-ка, молодцы, я попробую. – И когда опричники с готовностью расступились, добавил: – А принесите-ка мне ту скамью дубовую, что у вас в сенях у стены перед лестницей стоит.

– Ты что ж, дружинник, скамьей, что ли, дверь расколоть собрался? Да ей тут и размахнуться как следует нельзя, простенок-то узкий! – возразили ему.

– Несите, несите, я знаю, что делаю, – уверенно заявил Лось.

Принесенную тяжеленную дубовую скамью, которая действительно не входила по длине поперек узкого прохода, Лось при помощи двух бойцов наискось упер в дверь и накрепко заклинил о противоположную стену. Угол между сиденьем и ножкой скамьи как раз пришелся на уровень засова, невидимого снаружи, но ранее изученного особником изнутри. Еще раз осмотрев этот своеобразный камуфлет (понятно, что данный специальный термин нарождавшегося минно-взрывного дела был не ведом никому из басмановских молодцев), Лось скомандовал таращившимся на него опричникам:

– А ну-ка, орлы, прячьтесь подальше за угол! – И указал на поворот коридора, идущего вдоль терема, а затем вполголоса обратился к Дымку: – Командир, отведи людей вниз, зайдете в горницу только после опричников.

Опричники в ответ на столь наглые приказы, раздававшиеся в стенах их собственной резиденции, принялись роптать и вознамерились было воспротивиться, но в этот момент Лось расстегнул гранатные подсумки. Окольничий, смертельно побледнев, в тот же миг буквально затолкал своих людей за угол, сопровождая тычки и пинки оголтелой матерщиной.

Оставшись в одиночестве, Лось вынул обе гранаты, втиснул их в угол между дверью, сиденьем и ножкой скамейки, потянул за кольцо. Привязанная к кольцу веревочка выдернулась из запальной трубки, раскрутив колесико, которое высекло из кремня искры, запалившие расположенный в трубке фитиль. Лось бросился за угол, туда, где укрывались опричники, привычно считая про себя: «Раз… Два… – (он наткнулся на прижавшихся к стене опричников, показал им, что надо лечь на пол, сам подавая пример, упал на живот, ногами к повороту коридора, за которым находился камуфлет, прикрыл голову руками). – Три… – (рядом рухнуло несколько тел, кто-то чувствительно заехал ему то ли локтем, то ли коленкой по затылку). – Четыре… Пять!..»

Пол слегка качнулся, с потолка посыпался какой-то мусор, в уши ударила тугая волна. Лось поднялся с пола, отряхнулся, обратился к лежавшим:

– Ну что ж, молодцы, пошли, поглядим, что там у меня с дверью получилось! – И, подавая пример еще не оправившимся от испуга опричникам, смело направился к месту взрыва.

Когда опричники с опаской выползли из-за угла, то в облаке все еще не рассеявшегося дыма они увидели, что приоткрывшаяся расколотая наискось дверь висит на одной петле. Сломанная пополам тяжеленная дубовая скамья отлетела далеко в сторону.