пятый час, слушай? Рынок уже открыт, иду, а армянин Беник, продавец мяса, веселый парень, уже расхваливает свой товар. Телятина, говорит, только зарезали, ягненок курдючный, чуть ли не только родился, мясо парное. А курица есть, спрашиваю. Конечно, есть, отвечает, только ощипали. Точно, говорю, домашняя? Мамой клянусь, говорит. Деньги дал, купил. Спрашиваю — а варить ее можно? А он мне: твоя курица, что хочешь, то и делай. А ты говоришь — пятый час. Э, Арсен-гардаш[12], кушать никогда не бывает рано или поздно, — весело заключила женщина.

— Послушай, сам говоришь — утро. Раз утро, значит, это завтрак! — вставил Вагиф, разливая вино по стаканам. — Ну, возьми, дорогой. И давай выпьем за то, чтобы наша Елена благополучно разрешилась и принесла нам хорошего, крепкого мальчика. И не думай, пожалуйста! Так уж природой установлено, чтобы женщины рожали детей, а мы немножко помогали им в этом деле. Ха-ха-ха, — он громко засмеялся. — Будь здоров!

— Да, Арсен джан, ты не беспокойся, что роды преждевременные, — заметила Мехрибан-ханум. — Такое часто бывает. Семимесячные дети крепкими растут! Совсем не надо беспокоиться.

— Спасибо, — вздохнул Арсен, — будем надеяться… — Он залпом выпил кисловатое, но вкусное домашнее вино. Его рука на миг застыла над горкой хлеба. Он вдруг отчетливо представил себе: пока он тут кайфует, Елена корчится в дьявольских муках и, зажав зубами край подушки, пытается унять рвущийся из горла крик, и слезы тихо катятся по щекам, оставляя влажные, блестящие борозды… Поймав на себе сочувственно-недоуменный взгляд хозяев дома, он спохватился и, взяв кусок лепешки, стал медленно жевать.

— Отчего же так неожиданно, Арсен джан? — опять заговорила Мехрибан-ханум. — Может быть, упала или тяжесть какую подняла? Или испугалась чего-то, нервничала? Ты, случайно, не обидел ее?

— Обидел. Сильно обидел… — глухо произнес Арсен, не глядя на нее.

— Ну, не будем об этом говорить! — нарушил Вагиф наступившую неловкую тишину. — Не надо. Это семейное дело, а в семье, сам понимаешь, разные вещи бывают. А ты, жена, особо свой язык не распускай! Обидел, не обидел — это дело молодых!

— Да я что… Я только хотела сказать…

— Ничего не хоти и не говори!

— Ты сперва послушай, а потом кричи! — рассердилась Мехрибан-ханум. — Я хотела сказать: когда Елена выйдет из больницы, вы будете жить в этой комнате, где мы сидим. Вот что я хотела сказать! — с победным видом она взглянула на мужа.

— Клянусь, честное слово, я всегда знал, что ты умная женщина. А твой самый умный шаг, что вышла за меня замуж! — резюмировал Вагиф, не удержавшись от смеха. — И правильно делала, поэтому я с одной и на всю жизнь, вот к чему старался твой Вагиф, а не как бомж — заглядывал в каждую юбку и каждую называл любимой. Арсен джан, клянусь солнцем над нашей головой, не бывает разницы в возрасте, бывает разница в уме, почти каждый день эта женщина удивляет меня своим умом! Вот совсем от нее не ожидаешь, а она удивляет! Скажи, пожалуйста, разве она не права? Зачем вам обратно идти в свою маленькую каморку, а? Вот эта комната и будет ваша! Ясно, да? Честно сказать, Арсен, мы с женой давно не слышали детского голоса в нашем доме. Теперь, слава Аллаху, услышим!

— Спасибо вам, дорогие мои! Вы удивительные люди. Если мы вас не стесним, конечно, Елене с ребенком здесь будет удобно. — Арсен встал. — Ну, я засиделся, а вам с дороги отдохнуть надо.

— А ты куда? — насторожился Вагиф, переглянувшись с женой.

Арсен ответил уклончиво:

— Уже светать начинает…

— Я пойду с тобой! — начал было настаивать Вагиф. Но Мехрибан-ханум спокойно положила руку на его плечо.

— Не надо, Вагиф. Пусть сегодня он пойдет один.

— Да? Хорошо. Пусть будет так, как ты говоришь… Мы с тобой еще успеем пойти, время есть.

Арсен вышел. Вагиф с женой проводили его до ворот.

— Когда ты вез ее в больницу, она очень сильно плакала? — забеспокоилась Мехрибан-ханум. — Молодым женщинам в первый раз страшно бывает, боятся…

— Нет. Она сказала: ты не бойся… Вот так и сказала. — Арсен поднял голову, посмотрел на предрассветное небо. — Ну, я пойду.

— Хорошая она, — заключила Мехрибан-ханум. — И красивая очень, и хорошая очень. И сердечная. Дай Бог ей здоровья. Малышу тоже.

— Мехрибан завтра передачу отнесет, — добавил Вагиф. — Ты не переживай, Арсен, все будет хорошо, потому что она хорошая девочка, душевная. Тот, у кого в душе солнце, будет видеть солнце даже в самый хмурый день. Клянусь, честное слово, всегда надо думать о хорошем, чтобы все было хорошо.

Арсен вышел за ворота. Медленно, нехотя занимался рассвет. Норд бушевал с нарастающей силой, яростно терзал деревья, гонял по холодному асфальту кучи сорванных почерневших листьев. Волны в штормовом Каспии с грохотом разбивались о берег. А в конце улицы гулко катилась гонимая ветром пустая консервная банка.

Двор больницы Красина был окружен высокой каменной оградой. Арсен постучался. Бородатый старик в пиджаке, поверх вышитой косоворотки, выглянул в решетчатую половину калитки.

— Тебе чего?

— Впусти, отец, там у меня жена лежит.

— Никак очумел ты, парень? Еще только шестой час утра! Приди позже.

— Не могу позже, мне на работу надо.

— Вот после работы и приходи. Ишь, приспичило!

— Ну открой же, отец, прошу тебя!

— Не положено, сказано тебе. Придешь в положенное время.

— Да не могу я в положенное время, пойми. Есть же у тебя совесть?

— Совесть? А шут его знает, может, и есть! Только она у меня не безразмерная, на всех не хватает, — отозвался старик и исчез.

Обескураженный ответом старика, Арсен постоял, не зная, как быть, потом сообразил и извлек из кармана трояк.

— Отец, может, по-хорошему откроешь? Вот, возьми.

Бородач опять появился, взглянул на трояк.

— Ты это мне взятку, что ли?

— Почему взятку? От чистого сердца…

— Ну, коли от чистого… Давно бы так. А то — со-овесть… — Лязгнул отодвигаемый засов, калитка отворилась. — Проходи. Только чур я тебя не пускал, сам перелез через ограду. Понял?

— Понял, понял. Возьми деньги.

— Трешка, что ли? Это много… У меня такса, рубель с носа.

— Возьми, возьми, у меня нет рубля. — Арсен торопливо сунул деньги в нагрудный карман его пиджака. — Только ты мне скажи, как пройти в родильное отделение? Вечером нас машина привезла, и я как-то…

— Жена, что ли, рожает? Вон он, родильный корпус. Как завернешь за лечебный, там с торца и вход.

Арсен поспешил по асфальтовой дорожке между деревьями, вбежал на крыльцо и толкнул знакомую дверь. Она оказалась открытой. В приемном покое та же пожилая санитарка сидела на стуле возле регистрации и,