— Я верю в логику, в факты. Все услышанное было не просто принято на веру, а подвергнуто тщательному анализу.

— Муж мой, неужели тебе не приходило в голову, что человек, возведший на меня всю эту напраслину, мог руководствоваться какими-то своими, корыстными соображениями. Если ты назовешь мне имя клеветника, я, может быть, смогу что-то понять и объяснить тебе, каковы его истинные цели.

Она говорила с такой страстью, так искренне, что Веспасиан невольно заколебался. В конце концов, все его выводы основаны лишь на чужих словах, а не на прямых доказательствах. Вдруг недоброжелатель умело опутал его сетью лжи?

— Имя, — настаивала она.

«Почему она так настойчиво требует, чтобы я назвал имя?» — спросил себя Веспасиан. Ведь для человека невиновного должно больше значить само обвинение, чем то, кто его выдвинул против него. А вот виновный, пришло ему в голову, может стремиться выяснить это, чтобы отомстить обличителю или устранить его, дабы обезопасить своих сообщников.

— Тебе нет нужды знать его имя.

— Есть, муж мой, и я объяснила тебе зачем.

— А мне кажется, что для тебя было бы важнее попытаться убедить меня в своей невиновности, чем искать других виноватых. Это было бы более естественно.

— Понятно. — Флавия откинулась назад, холодно глядя на мужа и продумывая при этом свой следующий шаг. — Так ты думаешь, что я веду себя противоестественно, словно… словно какое-то чудовище, да? Но учти, это чудовище породило твоего сына!

— Довольно, Флавия! — Веспасиан слишком устал, чтобы продолжать этот спор, который вдобавок оборачивался не так, как он надеялся. Ему казалось, что он знает жену достаточно хорошо, чтобы сразу распознать ложь, но не тут-то было. Он выдвинул обвинения, однако состоявшийся разговор так ничего и не прояснил. — Послушай меня, я должен знать, что ты затеваешь. Если ты имеешь дело с врагами императора, скажи мне об этом, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от последствий. Я не дурак, Флавия. Если есть хоть какой-то способ скрыть твою причастность к заговору от агентов Нарцисса, я сделаю это. И сохраню твою тайну. Это лучше, чем постоянная угроза разоблачения. Но ты должна поклясться мне, что оборвешь все связи с изменниками и никогда больше не будешь иметь с ними дела. Расскажи мне обо всем, только говори чистую правду, и все будет забыто и похоронено.

Он испытующе воззрился на нее, ожидая реакции на свои слова. Флавия взяла его руку и поднесла к своей груди.

— Муж мой, я жизнью своей клянусь, что не связана с «освободителями». Довольно ли тебе этого? Я клянусь.

Веспасиан отчаянно хотел верить ей и готов был принять ее клятву, хотя где-то в глубине души его все еще шевелилось тревожное, гложущее сомнение.

— Очень хорошо. Я поверю тебе. И сделаю это с большим облегчением. Но, Флавия, если ты будешь держать меня за дурака и если я это когда-нибудь обнаружу…

Он не закончил фразу. Ему не хотелось ей угрожать, да в том и не было надобности. Флавия и без того сознавала, каковы могут быть последствия такого изобличения. На миг она встретила его испытующий взгляд, а потом понимающе кивнула.

— Значит, мы поняли друг друга? — Веспасиан крепко сжал ее руку в знак того, что чувства его, как бы там ни было, сильны по-прежнему. — Так вот, я устал, очень устал. Надеюсь, в твоей кровати найдется местечко для очень усталого человека?

— Ну разумеется, муж мой.

— Хорошо. Не могу выразить, как мне все это время недоставало тебя, твоей нежности, твоей ласки.

— Я знаю, — прошептала Флавия.

Веспасиан стащил через голову тунику и наклонился, чтобы развязать шнурки сапог. Пока он раздевался, Флавия слегка прикасалась кончиками пальцев к его спине, зная, как ему нравится это. Но сегодня, похоже, страстных объятий не стоило ожидать — слишком много неверия пролегло между ними. Веспасиан забрался под простыню и нежно поцеловал жену в лоб. Она подождала, не последует ли за поцелуем что-нибудь еще, но глаза мужа закрылись и очень скоро ровное, размеренное дыхание возвестило об охватившем его глубоком сне.

Некоторое время она смотрела на мужа, потом повернулась и, повторив изгиб его тела, прижалась к нему спиной так, что нежная кожа ее ягодиц потерлась о жесткие волосы его паха. Но успокоения это не принесло. Он спал, а она долго лежала без сна, терзаемая тревогой.

Ей было стыдно, ей пришлось обмануть его, однако она уже дала другую, более страшную клятву. Поклялась жизнью сына. «Освободители» требовали соблюдения строжайшей тайны и грозили каждому, кто нарушит ее, самыми страшными карами. Флавия была связана с ними почти два года, и все это время ее каждодневно терзал страх разоблачения, сделавшийся в конце концов просто невыносимым. Она, правда, уже не имела с этими людьми дела, и довольно давно, так что в этом смысле была честна с мужем, однако успела узнать о них достаточно много. Ей, например, было известно, что поставку оружия бриттам заговорщики наладили еще в ту пору, когда планы завоевания острова вынашивал предыдущий римский властитель, безумный Калигула. Их тактика постепенной дискредитации власти включала в себя противодействие любой военной кампании, направленной на повышение императорского престижа. Ибо предполагалось, что с каждым поражением римской армии, масштабы которого вдобавок надлежало всячески раздувать, авторитет правящего монарха будет падать все ниже и ниже. Предполагалось также, что в конце концов чернь взбунтуется и обратится к сенату с призывом взять в свои руки всю полноту власти. В этом и заключалась конечная цель «освободителей».

Флавия, поначалу с воодушевлением примкнувшая к движению, со временем стала понимать, что до достижения этой цели еще очень и очень далеко. Почти все те, о ком она достоверно знала, что они участвуют в заговоре, были мертвы, и, поскольку ей вовсе не хотелось разделить их участь, она направила в Рим, на фальшивый адрес, проживающий по которому человек передавал все послания агенту на Авентине, зашифрованное письмо, в котором сообщала о прекращении своего сотрудничества с радикально настроенным кланом. Понимая при этом, что «освободители», скорее всего, не обрадуются ее решению и что ей надо держаться настороже.

Но чего Флавия никак не ждала, так это разоблачения со стороны мужа. Причем Веспасиан не сам проник в ее тайну, она была известна и кому-то еще. Но кому? Если главный секретарь императора в курсе, почему она еще не мертва? Не потому ли, что он ведет какую-то более тонкую игру, используя ее как приманку, чтобы выйти на остальных заговорщиков?

ГЛАВА 41

В то время как за рекой торжественно чествовали прибывшего в Британию императора, Катон совершал обход вверенного ему (и половине шестой центурии) укрепления. В пятистах шагах вдоль по кряжу располагался еще один форт с другой половиной центурии под началом Макрона. Цепь таких укреплений образовывала периметр вокруг лагеря основных римских сил. Отсюда, с возвышенности, местность к северу от Тамесиса просматривалась как на ладони, так что в дневное время у бриттов не было ни малейших шансов приблизиться к римлянам незамеченными, а при появлении крупных вражеских сил маленькие гарнизоны фортов имели достаточно времени, чтобы совершить ретираду к своим.