— Если хотите, могу перекреститься.

— Вы ведь не собираетесь отправиться на ту сторону и позволить убить себя, верно?

— Нет, я не собираюсь позволить убить себя. Клянусь вам.

Она наклонилась и поцеловала его в губы. Его губы никак не отреагировали.

Она отодвинулась; ее мысль лихорадочно работала. Может быть, я сделала ошибку? Что, если он все еще не был готов к этому?

Он заговорил первым.

— Извините. Дело в том, что прошло очень много времени...

— Да, у меня тоже.

— В таком случае, может быть, нам стоит попробовать еще раз?

Она улыбнулась и снова поцеловала его. На сей раз его губы ответили на поцелуй. Он прижал Кэтрин к себе. Она с наслаждением почувствовала, как ее груди прижались к крепкому мужскому телу.

Через пару секунд она решительно отодвинулась.

— Если я не уйду сейчас, то, наверно, вообще не смогу уйти.

— Я не уверен, что хочу, чтобы вы уходили.

Она еще раз, быстро и коротко, поцеловала его и спросила:

— Когда мы с вами сможем снова увидеться?

— Вы позволите мне пригласить вас на обед завтра вечером? Я имею в виду нормальный обед. Где-нибудь, где мы сможем потанцевать.

— Было бы очень приятно.

— Как насчет того, чтобы снова встретиться в «Савое» часов в восемь?

— Меня это вполне устраивает.

* * *

Кэтрин Блэйк вернулась к реальности, почувствовав на своем лице холодные капли дождя и увидев Поупа и Дикки, сидящих в припаркованном поблизости фургоне. По крайней мере, они не стали ломиться в дом. Вероятно, они намеревались еще немного понаблюдать за ее поведением со стороны.

Уличное движение в ночное время было очень слабым. Она быстро поймала такси на Бромптон-род, села и попросила водителя подвезти ее к вокзалу Виктория. Повернув голову, она увидела, что Поуп и Дикки едут вслед за нею.

У вокзала она расплатилась и вошла внутрь, прямо в толпу пассажиров, прибывших на позднем поезде. Оглядываясь через плечо, она видела, как Дикки Доббс вбежал следом за нею и остановился. Он крутил головой, пытаясь разглядеть в толпе преследуемую женщину.

Кэтрин быстро выскользнула через другую дверь и исчезла в темноте.

Бавария, Германия, март 1938

В отведенном ей коттедже в секретной деревне Фогеля очень тонкие дощатые щелястые стены, набитые на ненадежный каркас. Это чуть ли не самое холодное место из всех, в каких ей когда-либо приходилось жить. Впрочем, здесь есть камин, и днем, пока она изучает шифры и учится работать на рации, туда приходит человек из абвера, который приносит растопку и сухие поленья на следующую ночь.

Дрова почти догорели, уже чувствуется, как в дом со всех сторон заползает холод, так что она поднимается и кладет на тлеющие уголья еще пару больших поленьев. Фогель молча лежит на полу у нее за спиной. Он никудышный любовник: скучный, эгоистичный, не хочет знать ничего, кроме позы на четвереньках. И даже когда он пытается сделать ей приятное, то все равно бывает неуклюжим, грубым и торопливым. Она сама удивлялась, каким образом ей вообще удалось совратить его. Хотя у нее были на то свои причины. Если Фогель всерьез влюбится в нее или захочет сохранить ее для себя на будущее, он не пошлет ее в Англию. И, похоже, она близка к своей цели. Совсем недавно, еще находясь в ней, он говорил о том, что любит ее. А сейчас, лежа навзничь на ковре и глядя в потолок, он, кажется, сожалеет о своих словах.

— Иногда мне не хочется, чтобы ты туда отправлялась, — говорит он.

— Куда — туда?

— В Англию.

Она возвращается, ложится рядом с ним на ковер и целует его. Его дыхание просто омерзительно: табак, кофе и гнилые зубы.

— Бедняжка Фогель. Я, похоже, крепко зацепила твое сердце, ведь правда?

— Да, так оно и есть. Иногда я думаю о том, чтобы забрать тебя с собой в Берлин. Я мог бы устроить там для тебя квартиру.

— Это было бы прекрасно, — отвечает она, но сама думает, что, пожалуй, лучше быть арестованной МИ-5, чем провести всю войну любовницей Курта Фогеля в какой-нибудь берлинской лачуге.

— Но ты представляешь собой слишком большую ценность для Германии, чтобы позволить тебе провести войну в Берлине. Ты должна отправиться в тыл врага, в Англию. — Он делает паузу и закуривает сигарету. — И, знаешь, я думаю еще об одной вещи. С какой это стати такая красавица, как ты, могла влюбиться в такого замухрышку, как я? Впрочем, у меня есть ответ на этот вопрос. Она, эта красавица, думает, что этот замухрышка не отправит ее в Англию, если влюбится в нее.

— Я не достаточно умна и хитра, чтобы составить такой сложный план.

— О, вполне достаточно. Иначе почему бы я выбрал тебя.

Она чувствует, как в ней нарастает гнев.

— Но я получил подлинное наслаждение, пока мы были тут вместе. Эмилио сказал мне, что ты очень хороша в кровати. «Лучшая давалка из всех, кого мне доводилось натягивать за всю свою жизнь», — именно такими словами Эмилио охарактеризовал тебя. Впрочем, Эмилио всегда был склонен к излишней вульгарности. Он сказал, что ты куда лучше любой, даже самой дорогой шлюхи. Он сказал, что хотел оставить тебя у себя в Испании и сделать своей постоянной любовницей. Я вынужден был заплатить ему вдвое против его обычного гонорара. Но, поверь мне, ты вполне стоишь этих денег.

Она вскакивает на ноги.

— Убирайся отсюда, живо! Утром я уезжаю. Я по горло сыта этой адской дырой!

— О да, утром ты уедешь. Только не туда, куда думаешь. Хотя есть еще одна проблема. Твои инструкторы доложили мне, что ты никак не научишься убивать ножом. Они говорят, что стреляешь ты очень хорошо, даже лучше большинства парней. Но продолжают жаловаться, что обращение со стилетом тебе не дается.

Она ничего не говорит, лишь впивается в него взглядом, а он все так же лежит на ковре, освещенный пламенем камина.

— Я хочу дать тебе совет. Каждый раз, когда тебе понадобится воспользоваться стилетом, думай о том мужчине, который плохо обошелся с тобой, когда ты была маленькой девочкой.

У нее от ужаса отвисает челюсть. За всю свою жизнь она говорила об этом только одному человеку: Марии. А Мария, должно быть, сказала Эмилио, а Эмилио, подонок, — передал Фогелю.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает она, но сама слышит, что в ее тоне нет никакой уверенности.

— Конечно, знаешь. Ведь именно из-за этого ты стала тем, что ты есть: бессердечной похотливой сукой с ненасытной дырой.