А уже на девятый день войны 2-я Ударная армия генерала Горбатова в составе двух механизированных и одного мотострелкового корпусов с вершины Белостокского выступа стальным клином врезалась в мягкое подбрюшье группы армий «Центр». Фронт был прорван, и лавина танков и боевой техники рванула к Варшаве, разваливая главную немецкую группировку на две части. Именно ради этого дня он и его солдаты шесть месяцев не щадя себя тренировались, осваивая технику и тактику будущего в условиях, приближенных к боевым.

Ради этого дня одиннадцать месяцев назад его извлекли из Колымского лагеря вместе с двумя десятками заключенных, посадили на гидроплан и отправили в Комсомольск-на-Амуре. Там от группы отделили и куда-то увезли штатских[13], а команду над военнослужащими приняли странные люди, старшим у которых был рано поседевший моложавый армейский полковник со шрамом через все лицо. Тот день, 25 августа 1940-го, Горбатов до конца своей жизни запомнит, весь, до последней секунды. То, что его забрали из лагеря, могло и не принести радости. Или режим могли сменить, или вообще дело пересмотреть, и здрасте вам – ВМСЗ (высшая мера социальной защиты).

Но произошло такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Лишь только гулаговский конвой покинул помещение, полковник положил перед каждым из двенадцати командиров в звании от комбрига до майора по справке о пересмотре их дел и прекращении по причине отсутствия состава преступления, а также по одному экземпляру расписки о неразглашении секретных сведений, представляющих государственную тайну СССР. Чисто машинально Горбатов вписал в пустое поле свои данные: фамилию, имя и отчество, – и, внимательно прочитав текст, расписался внизу – где уже стояла симпатичная галочка. Исходя из прочитанного в той бумаге, Горбатов сделал вывод, что их, вчерашних зека, хотят использовать для выполнения какого-то опасного задания. Но действительность оказалась удивительнее любых фантазий.

Словно во сне через межвременной погранпереход Горбатов проследовал в будущее, получил штамп в новенький советский загранпаспорт. И вот он уже на другой стороне, в 15 марта 2017 года, в чужой и непонятной стране, именуемой Российской Федерацией. Маленькая гостиница, в четырехместном номере которой Горбатов провел три дня, была заполнена такими же «командировочными», как и он сам. Для начала отмывшись под горячим душем и выкинув лагерное тряпье, Горбатов переоделся в камуфляжную униформу непривычного вида с уже пришитыми петлицами генерал-майора. Потом, не отрываясь, он принялся смотреть «ящик», по которому непрерывной чередой показывали художественные фильмы об ужасной грядущей войне, которую ему предстояло переигрывать. Фильмы перемежались с обучающими передачами и с выпусками новостей, по которым сложно было составить мнение – во что превратилась его родная страна через семьдесят шесть лет.

Тем временем «командировочные» все прибывали и прибывали. И вот наступил день, когда из переполненного накопителя вывели сто восемьдесят человек, рассадили их по автобусам и доставили на военный аэродром, где уже ждал заправленный и готовый к полету Ил-62М, конечно уже старенький, но надежный, как паровоз. Все эти чудеса, вроде восьми с половиной часов перелета вместе с солнцем через всю страну от Комсомольска-на-Амуре до авиабазы Бельбек в Крыму, Горбатов принял как должное. Выпил минералки, с аппетитом, несмотря на надоедливый гул двигателей, съел означающий середину полета обед, потом подремал, поглядывая через иллюминатор на расстилающиеся внизу бесконечные облачные поля, подремал, потом снова выпил минералки и принялся ждать посадки.

Через полчаса после посадки на аэродроме Бельбека Горбатов и его спутники, пройдя через еще один межвременной переход, уже стояли под небом третьего по счету времени, в Крыму 1680 года. Именно там, в тренировочных лагерях Горбатова научили всему тому, до чего пришлось бы доходить за четыре года войны, расплачиваясь за науку солдатской кровью. Он научился взламывать вражескую оборону массированным огнем артиллерии. Научился наносить рассекающие удары на всю глубину стратегического развертывания противника соединениями основных танков и быстрых боевых машин пехоты. Научился смыкать во вражеском тылу стальные клинья, чтобы пехота, следующая по пятам за танками, могла бы пленить или уничтожить неуправляемые толпы вражеских войск. Научился управлять мощнейшим боевым механизмом, именуемым Ударной армией особого назначения, таранить вражескую оборону и бросать в преследование отступающего врага подвижные отряды из танков, самоходок и боевых машин пехоты.

Все, чему Горбатов учился на полигонах под руководством маршала Буденного и поседевших стариков, последних выживших специалистов по глубоким операциям, пригодилось ему в ходе реальной войны, когда вермахт, и так уже дышащий на ладан после активной фазы приграничного сражения, был раскатан в тончайший блин. А потом этот блин еще и нарезали тонкими ломтиками.

И вот теперь он, генерал Горбатов, стоит на наблюдательной вышке, установленной на вершине поросшего лесом холма, и смотрит на запад, где в дыму пожарищ угадываются контуры вражеской столицы. От нее запыленные танки Горбатова отделяет лишь один суточный переход и две тоненькие нити окопов, в которых сидят фольксштурмисты – смазка для гусениц его танков, – шуцманы, штурмовики из отрядов СА, молокососы из Гитлерюгенда и седые старики-ветераны с трясущимися руками.

Если же оглянуться назад, то можно увидеть развернутые позиции самоходной артиллерии, опорные пункты мотопехоты и изломанные линии окопов. Тут, на Франкфуртском плацдарме, находится вся его 2-я Ударная армия особого назначения. 4-й особый мехкорпус Лизюкова – на северном фасе, со штабом в городке Боссен. 5-й особый мехкорпус Ротмистрова – на южном фасе, со штабом в деревне Маркендорф-Зидлунг. 2-й особый конно-механизированный корпус Доватора – в центре, со штабом в деревне Розенгартен.

А чуть дальше, на берегу Одера, лежит чистенький, под красными черепичными крышами Франкфурт-на-Одере.

Трое суток назад армия Горбатова ворвалась в него без единого выстрела, встретив на улицах только перепуганных фрау, фройляйн и киндеров, которые думали, что ворвавшиеся в город русские немедленно начнут грузить их в вагоны для отправки в ужасную Сибирь.

Немцы тут же начали свою любимую забаву – стучать в особый отдел его армии на соседей, родственников и знакомых, осведомляя советские компетентные органы о том, что этот нехороший человек является членом НДСАП, а сын этого, такого же нехорошего человека, вступил в СС или СА. Отдельно сообщалось о том, что в доме соседа есть запрещенное к хранению охотничье ружье (знак особого доверия властей) или радиоприемник. Интенсивность доносов была прямо пропорциональна уровню страха, который внушали русские солдаты жителям Франкфурта-на-Одере. А страх не спадал, потому что каждая городская кошка знала – чье мясо она съела.

Горбатов надеялся, что через пять дней, когда вернутся посланные за горючим бензовозы, а из глубокого тыла подойдет приотставшая пехота, его армия рванет дальше на запад, оставляя позади этот занудный городишко и обойдя Берлин по южной окраине, устремляясь все дальше и дальше, в самое сердце Третьего рейха.