– Возможно… Но вы должны были предупредить заранее, – недовольно возразил рыжий мужчина с выдвинутым вперед подбородком и волевыми ноздрями. – Фактически вы заманили нас в ловушку, Палисадов. Так дела не делаются.

– Да, но как же теперь? – Палисадов развел руками и незаметно кивнул охраннику, чтобы тот отпустил Барского. – Мы не можем так просто разойтись. Россия ждет от нас исторического решения.

– Все-таки это свинство с вашей стороны, – буркнул Чемоданов.

– Отпустите меня! – завопил Барский, не трогаясь с места. Охранник продолжал стоять рядом, глядя на него добрыми голубыми глазами. – Я не желаю иметь с вашей бандой ничего общего!

– Заткнись, Лёвушка, – дружелюбно посоветовал Неваляшкин. – Расслабься и постарайся получить удовольствие, как женщина, которую насилуют. А вечером перечитай Льва Толстого «Коготок увяз, всей птичке пропасть».

– Фу, как цинично! – отозвался Барский, усаживаясь обратно в кресло. – Хотя на этот раз остроумно, не спорю.

– Мы все время обходим стороной главный вопрос, – продолжал мужчина с волевыми ноздрями. – Проблему государственной собственности.

– Вот этим вы и займетесь, Пеликанов, – озорно сверкнув глазами, сказал Палисадов. – Разработаете программу приватизации.

Ноздри у рыжего мужчины раздулись, как капюшон у кобры.

– Конечно, – с наигранным недовольством произнес он. – Как грязная работа, так Пеликанов. Хрен вам!

– Стало быть, вопрос решен, – правильно истолковал его слова Палисадов. – Остались, в общем-то, мелочи. Новая Конституция (в общих чертах), финансовый кризис, парламентская реформа и прочее. Но и самый важный вопрос: свобода слова! Я надеюсь, Лев Сергеевич, вы не откажете нам в помощи?

– Что я могу? – Барский пожал плечами.

– Вы многое можете, – заверил его Палисадов. – Например, составить рекомендательный список редакторов крупнейших газет и журналов, руководителей телеканалов…

– Разве их не выбирают трудовые коллективы?

– Да, но под нашим контролем. Вы ведь понимаете, что российская демократия – это еще ребенок, который нуждается в заботливой материнской руке. И в отцовском ремне, господа´!

Барский задумался.

– Вот сейчас, когда ты сказал об отцовстве, я вспомнил об одном событии в наших с тобой биографиях. И я подумал: не затем ли ты затащил меня сюда, чтобы я молчал?

– Об этом после, – перебил Палисадов, глядя на него злыми глазами. – Подключайтесь к работе, Лев Сергеевич! В конце концов, что плохого в том, что вы подскажете нам кандидатуры людей достойных, пострадавших от прежней власти…

– Постараюсь, – проворчал Барский.

– Вот и чудненько! – воскликнул генерал Дима. – Вы уж простите меня, господа, но, зная о нашем несомненном единомыслии, я заранее подготовил документ, который просил бы всех подписать.

– Не кровью, надеюсь? – спросил Барский, подходя к палисадовскому столу. – Давай твою бумажку, я в самом деле тороплюсь.

– Новая нимфетка? – игриво спросил его Палисадов. – Смотрите, Барский, не уроните, так сказать, морального облика «прораба перестройки», хе-хе!

– Кто бы говорил! – огрызнулся Барский.

Они вышли на Старую площадь вместе с Неваляшкиным и сели на скамье возле часовни памяти героев Плевны.

– Ну что, ты доволен, Неваляшка? – равнодушно спросил Барский.

– Не всем.

– Чего же ты хочешь?

– Ого! Ты заговорил языком романа Всеволода Кочетова? Смотри, Барский! Не дай тебе бог оказаться в стане наших идейных врагов!

– Да куда угодно, только бы не с вами. Воображаю, что ты насоветуешь Ельцину! Ты же не любишь свою страну, Неваляшка! А за что – не понимаю.

– За что? – засопел Неваляшкин. – Ты еще спрашиваешь – за что? Да за то, что это самая бессмысленная в мире страна! За то, что в ней всегда страдают самые умные, энергичные, самые талантливые люди!

– Вроде тебя?

– Меня! Тебя! Всех нас, непохожих на ее болотных жителей!

– Пожалуй, ты прав, – грустно признался Барский. – Я вроде люблю Россию, но за границей чувствую себя гораздо лучше. А как вернусь обратно, такая, брат, тоска подступает, хоть вешайся!

– Не дури, – сказал Неваляшкин. – Я кожей чувствую: с Палисадовым мы сели в правильный поезд. Кстати, от министра культуры ты правильно отказался. Вот еще должность! Делить гроши между музеями и библиотеками.

– А ты на что рассчитываешь?

– Не твоего ума дело. Бывай, старичок!

Вирский был вне себя! Он нервно бегал по комнате, бросая яростные взгляды то на экран телевизора, где в десятый раз передавали речь Ельцина, то на притихшего и пришибленного Палисадова.

– И это ты называешь работой?! – визгливо кричал Вирский. – И об этом мы договаривались? Черт вас всех побери с вашей Россией! Сколько сил, сколько тонкого расчета, сколько, наконец, денег потрачено… и – на что? На пшик! На дешевый спектакль, где мальчишки останавливают танки, а целая армия не может победить одну беременную женщину!

– Я сделал все, что мог, – глухо отвечал генерал Дима. – Кто мог знать, что заговорщики так быстро сдадутся? Что касается денег, то революция нам не стоила почти ни гроша. Вещи и провиант для защитников Белого дома мы доставляли на свои средства, как и бензин для подрыва бронемашин. Я не понимаю, о каких деньгах идет речь?

– Что?! – заорал Вирский. – Он не понимает, о каких деньгах идет речь! Ты издеваешься надо мной?! Речь идет о миллиардах долларов, которые завтра начнут поступать от международных фондов. И ты прекрасно знаешь, кто это организовал. Но ты не знаешь, что все предварительные сделки и переговоры хранятся в моем личном сейфе в Нью-Йорке. И если я предам их огласке, тебя вместе с твоей командой благодарный русский народ вздернет на фонарных столбах.

– Но кто мог знать, что скотина Янаев накануне путча нажрется и будет трястись по телевизору, – на глазах всего народа, всей армии?

– Так поставили бы другого! Или в России не осталось непьющих людей? О, проклятое русское пьянство! Сколько дел оно погубило!

– Вы тоже русский, Родион Родионович, – напомнил Палисадов.

Вирский покачал перед его носом указательным пальцем:

– Это ты русский. А я гражданин Вселенной.

Сказав это, он совершенно успокоился.

– Где кровь? – бытовым голосом спросил он. – Где обещанная кровь?

– Три человека погибли, есть раненые.

– Что? – презрительно перебил его Великий Архитектор. – Ты издеваешься надо мной? Неужели ты думаешь, мне достаточно крови троих людей?

– Сколько же вам надо?