В Москве, как, впрочем, и везде, все продукты отпускались по карточкам. Ты «отоваривал» карточку, получая положенную норму хлеба, жиров, сахара, и по весьма доступной для всех цене.

В коммерческом ресторане было все — от паюсной икры до рябчиков — и стоило это огромных денег. Поэтому гуляли в нем офицеры-фронтовики, попавшие в Москву проездом на передовую после госпиталя или командированные на несколько дней в тыл.

Дело в том, что жалованье и фронтовые надбавки эти ребята получали на аттестат, то есть их деньги накапливались в финчасти. Уезжая в тыл, они на несколько дней становились богачами.

Кутили в «Астории» постоянно торгаши, работники ОРСов, спекулянты с Тишинского и Перовского рынков, ворье и бандиты.

Слава об этом ресторане гремела до денежной реформы 47-го года.

После нее в Москве заработали все рестораны и кафе в обычном режиме, и вся гулявая публика ринулась в купечески роскошный ресторан «Аврора», на Петровских линиях. В «Асторию» по-прежнему приходили только солидные столичные блатари, ценившие традиции. Вели они себя весьма пристойно, но упаси бог затеять с ними скандал. На улице вполне возможно было нарваться на нож.

Но двигаемся дальше. Книжный магазин уже закрыт. Вечер. Книги не нужны тем, кто вошел в волны реки под названием «Брод».

Памятник основателю Москвы. Я еще тогда обратил внимание, что рядом с ним почему-то не назначали свиданий.

Наверно, из-за мрачно-воинственного вида монументального произведения.

Угол Советской площади и улицы Горького. Кафе «Отдых». Весьма элегантное заведение. Мы сюда ходили крайне редко из-за его некоторой чопорности. Основными посетителями были весьма респектабельные люди. Правда, позже я узнал, что у этого кафе было другое название — «Долина слез». Сюда приходили после решающего показа своей ленты кинематографисты. Те, у которых в Министерстве кинематографии на Большом Гнездниковском принимали фильм с отличной оценкой, ехали пить шампанское в рестораны «Москва» или «Метрополь».

«Отдых» был местом поверженных. Здесь утешали себя коньяком те, чьи картины были закрыты и ложились на полку. Именно здесь прощались с постановочными и перспективами дальнейшей работы.

В те годы наш кинематограф выпускал в год всего двенадцать фильмов.

Об этом печальном кафе прекрасно написал в своем романе «Землетрясение» Лазарь Карелин.

У гастронома, который все называли «Кишка», можно было не задерживаться, у «Академкниги» — тоже, а там уже и самое модное место гуляющей Москвы — «Коктейль-холл», или просто «Кок».

Удивительное дело: когда в стране началась знаменитая кампания борьбы с «безродными космополитами» и низкопоклонством перед Западом, начали бороться с засильем иностранщины в родном языке. Об этом всем указал И. Сталин в своей знаменитой работе «Марксизм и основы языкознания».

Поэтому в футболе форварды стали нападающими, в боксе раунды — трехминутками, французские булки — городскими.

Покойный Илья Григорьевич Эренбург со смехом рассказывал мне, что его друзья объявили негласный конкурс на лучшее название для «Коктейль-холла» в духе последних указаний партии. Победу одержал человек, который придумал наименование «Ерш-изба». И все же красные электрические буквы, сложившиеся в космополитическое название, продолжали победно светиться на главной улице Москвы.

Здесь пили пунши и шампань-коблеры, «Маяк» и «Ковбой», «Флип ванильный» и «Карнавал». Играл на втором этаже маленький оркестр, руководил им высокий усатый красавец-скрипач, которого все звали Мопассан. Он же — будущий прекрасный композитор Ян Абрамович Френкель.

Через много лет в Ленинграде, где по моему сценарию снимали фильм, а Ян Абрамович писал для него музыку, мы почти всю ночь проговорили о славном «Коке». Увенчанный славой композитор вспоминал о нем с тоской и нежностью.

И публика была здесь особая: писатели, актеры, известные спортсмены и, конечно, артельщики — специфическая категория московских жителей.

Несколько лет назад один новоявленный экономист доказывал мне до хрипоты, что теневая экономика появилась у нас вместе с перестройкой. Он обвинил Горбачева, Ельцина, Силаева, Гайдара, Черномырдина и многих других в том, что они породили теневую экономику. Прав он только в том, что раньше такого термина в официальных бумагах ОБХСС не было. Но подпольная экономика существовала с первых лет советской власти, породившей в стране дефицит товаров. Тогда эти люди именовались артельщиками.

Существовала такая структура — Промкооперация. Ее артели, густо разбросанные по Москве и области, выпускали все, что необходимо человеку: бритвы, ручки, рубашки, шапки, белье и так далее — до бесконечности. Но люди в них состояли ушлые. За счет экономии сырья и левых поставок они выпускали неучтенный дефицитный товар, который с ходу расходился в небольших магазинчиках.

Понятно, что поставка непланового сырья и реализация продукции не могли обходиться без поддержки чиновников разного ранга. Свою долю имели руководители Промкооперации, Министерства местной промышленности, крупные чиновники из исполкомов и райкомов и, конечно, шаловливые опера из БХСС.

Сейчас мы это все именуем коррупцией, тогда, в протоколах, об этом говорилось: «…вступив в преступный сговор…» Так что всегда это было у нас. Как говорили урки: «Где капуста — там жди козла». Тем не менее граждане страны поголовного дефицита носили дешевые рубашки из парашютного шелка, летние брюки из бумажного габардина, меховые шапки из белки и кролика, пальто из драп-велюра…

Никита Сергеевич Хрущев, борясь за чистоту рядов и нравственность, прикрыл Промкооперацию. Вот тогда появилось более страшное явление — подпольные цеховики. Денег у них стало больше, и покупали они начальников выше рангом. Но об их делах я расскажу в следующий раз.

Московские артельщики были детьми упраздненного Сталиным нэпа. Это был новый класс — предприниматели. Естественно, что они тоже любили пройтись по московскому Бродвею.

Куда девались синие вытертые галифе, хромовые сапоги и френчи-сталинки! По улице шли солидные люди в дорогих костюмах из «жатки» (был в ту пору у нас такой модный материал), пошитых у Зингера или Замирки, а может быть, у самого Лосева. Они не просто гуляли, они показывали себя и своих дам вечерней столичной публике.

Потом шли в «Аврору», самый модный по тем временам ресторан, отдохнуть и послушать джаз знаменитого Лаце Олаха. Они всегда занимали левую сторону. Это была богатая, «купеческая» сторона.

Артельщики той поры, естественно, не ездили на «мерседесах» и «ягуарах». Они даже 401-й «Москвич» боялись себе купить. Они жили странной двойной жизнью. После широкой гульбы в ресторанах уезжали на снятую «конспиративную» квартиру и там переодевались в старые галифе и френчи. Они смертельно боялись соседей и уполномоченных по подъезду (был такой «общественный институт» помощников МГБ).

Они жарили на кухне дешевые котлеты, а запершись в комнате на электроплитке разогревали полуфабрикаты из «Националя». Никто не должен был знать об их деньгах, дорогих костюмах, часах и бриллиантах. Но именно они, в отличие от нынешних дельцов, поставляли в магазины качественные и, что очень важно, дешевые товары.