Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видишь ли, дорогая, меня занимают мысли иного рода, – вздохнула миссис Мэтьюс. – Я побывала в Найтсбридже и нашла время заглянуть на пару минут в часовню. Какое умиротворение! В царившей там атмосфере было нечто особенное, не подвластное словам, но именно эта обстановка лучше всего соответствовала моему настроению.
– Вероятно, дело в ладане, – неуверенно предположила мисс Мэтьюс. – Не то чтобы он на меня действовал, только помню, как матушка зажигала в гостиной палочки с ладаном. Не понимаю, что ты забыла в римском католическом храме.
– Нам всем это не ясно, – поддержала миссис Лэптон.
– А вот я знаю, что вы имеете в виду, тетя Зои, – вмешалась Дженет, желая погасить назревающий конфликт. – Действительно, в католических храмах особая атмосфера. Разумеется, нельзя поддерживать римских католиков, но я могу представить чувства, что вы испытали.
– Нет, милая, к счастью, ты слишком молода, чтобы меня понять, – возразила миссис Мэтьюс, отвергая предложенную от чистого сердца поддержку. – Тебе неведома темная сторона жизни, и даст бог, она никогда тебя не коснется!
– Ох, мама, прекрати! – простонал Гай, морщась, как от зубной боли.
– Если эти выспренние речи имеют отношение к смерти Грегори, должна заметить, что в жизни не слышала подобного вздора! – безапелляционно заявила миссис Лэптон.
– Замолчите, тетушка Гертруда! – Рэндол поднял изящный длинный палец. – Тетушка Зои вспоминает о своем вдовстве.
– Черт бы тебя побрал! – буркнула у него за спиной Стелла.
– Да, Рэндол, представь себе, вспоминаю, – вздохнула миссис Мэтьюс. – Теперь, когда Грегори перешел в мир иной, я особенно отчетливо понимаю, что осталась одна-одинешенька на белом свете.
– Ну как же, тетушка! – Рэндол сделал жест в сторону разгневанных кузена и кузины. – А два бесценных отпрыска, которыми вас благословил Господь! Неужели вы о них забыли? – Встретившись глазами с сердитым взглядом Стеллы, он ласково шепнул: – Будешь знать, дорогая, как посылать меня к черту. Это послужит тебе уроком.
– Ах ты, мерзкий хам! – прошипела Стелла, но ее слова заглушила перебранка, вспыхнувшая между миссис Лэптон и мисс Мэтьюс.
– Спокойнее, Стелла. Держи себя в руках! – улыбнулся Рэндол.
– Хоть бы ты исчез и больше никогда не появлялся!
– Представь, как тебе будет без меня скучно, – шепнул Рэндол, отворачиваясь. – Боже мой, да никак мои любимые тетушки ссорятся?
Ссора прекратилась так же внезапно, как и началась.
– Ты намерен остаться на чай, Рэндол? – с вызовом спросила мисс Мэтьюс.
– Нет, Стелла выразила желание, чтобы я исчез и как можно дольше не появлялся, – добродушно признался Рэндол.
– Стелла, милая, уверена, ты не хотела его обидеть! – воскликнула миссис Мэтьюс.
– Что за оказия быть главой семейства! – изрек громким шепотом Рэндол. – Моя популярность растет не по дням, а по часам. – Послав собравшейся компании воздушный поцелуй, он удалился, оставив после себя чувство напряженности, которое в последующие дни лишь усилилось.
Всем членам семьи было не по себе, а информация об отправке органов Грегори Мэтьюса в министерство внутренних дел для исследования, которой доктор Филдинг поделился со Стеллой, носила весьма неутешительный характер. От томительного ожидания нервы были на пределе, и приезд мистера Каррингтона, представителя компании «Каррингтон, Радклифф и Каррингтон», который намеревался в пятницу зачитать завещание покойного, стал толчком к взрыву столь долго сдерживаемых эмоций.
Все родственники втайне лелеяли определенные надежды и были жестоко разочарованы, за исключением Рэндола. Миссис Лэптон досталась всего тысяча фунтов и написанный маслом портрет брата, который ей никогда не нравился. Кроме того, в ее заставленном мебелью доме для такой большой картины не нашлось места. В завещании Грегори Мэтьюс называл ее «любимой сестрой Гертрудой», и миссис Лэптон сочла это еще одним умышленным оскорблением. Ни одна из ее дочерей не упоминалась, а тот факт, что о Гае тоже не было сказано ни слова, служил слабым утешением. По дополнительному распоряжению к завещанию, составленному тремя неделями раньше, Стелле отписывалось две тысячи фунтов, которые она получит по достижении двадцати пяти лет, если на тот момент не будет обручена и не сочетается узами брака с доктором Филдингом. Основную часть имущества, как и следовало ожидать, унаследовал Рэндол, а в отношении миссис Мэтьюс и Харриет имелся пункт, ставший для обеих дам трагедией. Грегори Мэтьюс завещал им в совместное владение свой дом со всем, что там имеется, а также сумму, достаточную для его содержания, которой будут распоряжаться два его душеприказчика, Рэндол и мистер Джайлс Каррингтон. Осчастливленные женщины расценили выходку покойного как изощренное злодейство.
В присутствии мистера Каррингтона, которого считали человеком посторонним, все члены семейства соблюдали приличия и сдерживали рвущиеся наружу эмоции. Однако едва за ним закрылась дверь, как миссис Лэптон перешла к действиям:
– Не думайте, что я удивлена. Ничего подобного. Всю жизнь Грегори не было дела до окружающих его людей, и глупо надеяться, что смерть его изменила.
Выслушав тираду тетушки, Рэндол удивленно приподнял брови и осторожно заметил:
– Уверяю вас, тетя, этот документ не является посланием с того света.
– Спасибо, Рэндол, что просветил. Я и сама это понимаю. И нисколько не удивлюсь, если узнаю, что ты постарался на славу, когда составлялось это завещание. Назвать меня «любимой сестрой», а потом оставить свой портрет, который никогда не вызывал восторга, да и вообще мне ни к чему. Все это наводит на подозрения, что ты приложил руку к завещанию.
– А может, – вмешалась Стелла, глядя Рэндолу в глаза, – именно тебе пришла в голову блестящая мысль оставить мне две тысячи фунтов в виде удавки на шею.
– Что ты, милая, я бы не оставил тебе ни пенни, – ласково заверил Рэндол.
– А мне все равно. Не нужны мне эти паршивые две тысячи. И пальцем к ним не прикоснусь, даже если придется голодать!
Старшая дочь миссис Лэптон Агнесс Крю, приехавшая вместе с мужем на зачтение завещания, заявила:
– Я и не рассчитывала, что дядя упомянет меня в завещании, но то, что он и словом не обмолвился о малыше, сильно расстроило. В конце концов, малютка – единственный представитель третьего поколения, и дядя мог бы ему хоть что-нибудь оставить. Пусть даже какую-нибудь мелочь.
– Дорогая, он не считал моего сына членом семьи Мэтьюс, – любезным тоном утешил жену Оуэн Крю, тихий незаметный мужчина лет сорока.
– Возможно, ты прав, – согласилась Агнесс, унаследовавшая прямолинейность матери в сочетании с неотразимым добродушием младшей сестры. – Но я все-таки ношу фамилию Мэтьюс.
– Ошибаешься, любовь моя, до того как выйти за меня замуж, ты носила фамилию Лэптон.
– Ох уж эти мужчины! – жизнерадостно рассмеялась Агнесс. – На все-то у них найдется ответ. Ладно, что толку плакать над разбитым корытом? Больше об этом и не заикнусь.