К шестьдесят четвертой странице подруга Томаша Тереза и его любовница Сабина фотографируют друг друга голыми, в одних этих черных котелках. «Теперь она была отдана во власть любовницы Томаша, — прочел я две страницы спустя, подмигнув Юнис. — Эта прекрасная покорность опьяняла ее». Я еще раз повторил слова «прекрасная покорность». Юнис заворочалась. Щелчком пальца сбросила «ПолнуюКапитуляцию» и села верхом мне на лицо. Одной рукой еще держа незакрытую книгу, второй я обхватил задик Юнис, а мой язык в который раз принялся лизать ее отверстие. Она отстранилась, и я увидел ее гримасу. Мне показалось, она улыбается. Но нет — слегка приоткрытый рот, нижняя губа перекошена вправо. То было изумление — изумление от того, что ее так бесконечно любят. Чудо: ее не бьют. Она снова села на меня и зарычала высоко и пронзительно — я впервые такое слышал. Она как будто говорила на иностранном языке, который не поспевал за историей и застрял на первобытном звуке «га». Я приподнял ее, не понимая, нравится ли ей.

— Перестать? — спросил я. — Больно? — Она вновь оседлала мне лицо и закачалась быстрее.

После она снова примостилась на моей ключице, словно птичка, критично принюхиваясь к собственному следу у меня на подбородке. Я продолжал читать. Я громко читал о похождениях выдуманного Томаша и его многочисленных любовниц. Я пролистывал, ища для Юнис сцены посочнее. История переезжала из Праги в Цюрих, потом обратно в Прагу. Крошечную Чехословакию раздирал на куски империалистический Советский Союз (который спустя каких-то двадцать три года и сам будет разодран на куски, о чем автор знать не мог). Персонажи принимали политические решения, которые в итоге ни черта не меняли. Праведно, хотя довольно безжалостно атаковалась концепция китча. Кундера понуждал меня вновь задуматься о собственной смертности.

Взгляд Юнис остекленел, свет пропал из глаз, этих черных шариков, обычно горящих необузданным гневом или желанием.

— Ты следишь? — спросил я. — Можем бросить.

— Я слушаю, — полушепотом ответила она.

— Но ты понимаешь?

— Я так толком и не научилась читать тексты, — сказала она. — Только сканировать, искать инфо.

Я глупо хихикнул.

Она заплакала.

— Ой, малышка, — сказал я. — Прости меня. Я не хотел смеяться. Ой, малышка.

— Ленни, — сказала она.

— Даже мне трудно уследить. Не в тебе дело. Читать трудно. Люди больше не предназначены для чтения. Мы живем в эпоху постграмотности. Ну, знаешь, в визуальную эпоху. Сколько лет прошло после падения Рима, прежде чем появился Данте? Очень, очень много лет.

Я бубнил еще несколько минут. Она ушла в гостиную. Оставшись в одиночестве, я швырнул «Невыносимую легкость бытия» в угол. Хотелось разорвать ее на клочки. Я коснулся подбородка, еще влажного после Юнис. Хотелось выбежать из квартиры в убогую манхэттенскую ночь. Я тосковал по родителям. Когда случается беда, слабые нуждаются в сильных.

Юнис в гостиной открыла свой эппэрэт и сосредоточенно разглядывала последнюю страницу с покупками, сохраненную в кэше до развала коммуникаций. Я увидел, как она машинально открыла канал кредитных платежей «ЗемлиОзер», все пыталась ввести номер счета, но всякий раз откидывала голову, словно ее ужалили.

— Я ничего не могу купить, — сказала она.

— Юнис, — сказал я. — Тебе и не нужно ничего покупать. Пошли в постель. Мы можем больше не читать. Можем вообще никогда не читать. Честно. Как можно читать, когда людям нужна наша помощь? Это роскошь. Глупая роскошь.

Когда уже разгорелся утренний свет, Юнис наконец свернулась калачиком подле меня, вся в поту, побежденная. Мы наплевали на утро и наплевали на день. На следующий день мы тоже плюнули. Но на третий день, когда я проснулся, а в окна уже просочилась жара, Юнис исчезла. Я выбежал в гостиную — нет Юнис. Выбежал в вестибюль. Опросил гуляющих стариков. Сердце замирало, кровь отливала от рук и ног.

Когда Юнис наконец появилась двадцать часов спустя («Ходила гулять. Мне нужно было выйти. Там не настолько опасно, Ленни. Прости, что тебя напугала»), я очутился в традиционной своей позе — на коленях умолял ее простить мне какой-то маловразумительный грех, молил о настоящей улыбке, о том, чтоб Юнис была рядом, просил ее никогда больше меня не покидать.

Нем, нем, нем.

10 сентября

Экстренное сообщение «Вапачун-ЧС»:

От: Джоши Голдманн, Отдел постжизненных услуг, Администрация

Кому: Юнис Пак

Привет, моя дорогая мисс Юнис. Как твое ничего? Ладно, должен признаться, я только и думаю о нашей краткой встрече на той неделе. Я так на тебя ЗАПАЛ. Эти двадцать четыре часа — рисование с мсье Коганом (хо-хо-хо, держись, теория цвета!), раскопки в развалинах «Барниз», устрицы в столовой «Штатлинг», чуток, э, постельных забав, а потом совместная разминка — ешкин кот, это же, типа, идеальное свидание. Ты была такая очаровательная, когда вошла ко мне в квартиру. Невероятно, как тряслись у тебя руки. Я до сих пор подбираю с пола осколки стекла (как тебе удалось разбить ДВА бокала?), но это ничего, это лишь доказывает, какая ты настоящая. Спасибо тебе, Юнис, за то, что мне было ХОРОШО, за мою гибкость, за мою готовность сорваться с места и ринуться вперед. И спасибо за то, что выбрала мне одежду. Ты права, я раньше одевался хипповато, а усы НАДО сбрить. Решено и сделано. Единственная моя проблемка в том, что я уже таааак по тебе скучаю. Может, мы в ближайшее время повторим? Может, мы в ближайшее время повторим насовсем? Я как-то всерьез и вообразить не могу свою жизнь без топота твоих ножек подле моей постели. А мне еще жить и жить, ха-ха.

Это и впрямь большая радость, что твои родители и сеструха живы и благополучны, насколько это возможно в нынешних обстоятельствах. Я передал в штаб-квартиру запрос на переселение, но даже если твоя семья выедет из Форт-Ли, куда мы их поселим, вот в чем вопрос. Мы с МВФ разрабатываем план, и, по-моему, идея такова: отстроить Нью-Йорк как, типа, «Очаг Стильной Жизни», где богатые будут заниматься делами, тратить деньги, жить вечно, и тэ дэ и тэ ПЭ. Поэтому каждый квадратный дюйм на счету, цены будут просто ЗАОБЛАЧНЫЕ. Страну порежут на куски и раздадут иностранным суверенным фондам, «Вапачун-ЧС» заберет себе остатки Национальной гвардии и армию и займется обеспечением безопасности (мы ма-лад-цы!). Я не знаю, кто будет «отвечать» за Нью-Джерси — китайцы или норвежцы, или Валютное агентство Саудовской Аравии, но в любом случае я уверен, что жизнь станет гораздо лучше и безопаснее. Хотя, может, твоей сеструхе стоит научиться носить паранджу. Шучу, шучу. До этого не дойдет. Их только доходы с инвестиций волнуют.

Ах. Скучаю. Скучаю по твоему ЗАПАХУ. Скучаю по твоей милой улыбке и крепким объятиям. Господи, ну надо же. Короче, я, может, пошлю Ленни на выходные в гости к родителям на Лонг-Айленд (ему пока не говори, но, по данным «Вап-ЧС», они выжили), а значит, у нас опять будет время отлично потусоваться!!! Чмок! — как ты говоришь. Чмок, моя милая, дорогая Юнис, моя храбрая юная любовь. Разве не прекрасно сейчас быть ЖИВЫМ?