class="p">Генерал с ужасом отшатнулся от слов колдуньи, поднялся, и опрокинув стул на котором сидел, попятился, пока не уперся

спиной в стену. Танич и Андрей тоже вскочили, Андрей при этом успел выхватить пистолет. – Стоп, отставить. – Скомандовал Рыков, с трудом приходя в себя, потом отдышался и, повернувшись к Танич, заключил. – Она не имеет отношения к нашему делу.

– Что она Вам показала?

– Не важно. Но она здесь точно не причём.

Танич не послушалась и, повернувшись к колдунье, достала из папки фотографию, на которой та была вместе с Вяземской.

– Аааа это… – Колдунья ничуть не смутилась. – Она пришла ко мне после того, как её продала её подружка, с которой ты сегодня встречалась. – Она в упор посмотрела на Татьяну. – И, кстати, ты на неё похожа.

– На кого?

– На Инну, и это плохо для тебя…

– Объясни.

– Ещё чего, я влезать в эту драку не буду, я не самоубийца.

– Конечно не самоубийца, ты только администратор форума для самоубийц. – В разговор неожиданно зло вступил Андрей.

Колдунья скучно посмотрела на него. – Дурак, я им помогаю остаться в живых. Форум для того чтобы они справились с бедой, а не для того чтобы научить их, как легче убить себя. – Она посмотрела опять на Татьяну. – Вот если бы ты тогда, не в деревне пряталась два года, а пришла на наш форум, для тебя всё прошло бы легче.

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда. Есть ещё вопросы? Поздно уже, а мне рано вставать утром. Хотя, наверное, уже утро…

– Объясни, зачем вы фотографировались вместе с Вяземской.

– Вот упрямая, дура. – Колдунья посмотрела на генерала. – Сами ей расскажете? – Но увидев, что тот был полностью погружён в свои мысли, вздохнула и повернулась к Татьяне, как к надоедливому ребёнку. – Она попросила меня сделать такое фото, чтобы позлить свою подружку. Я ей говорила, что не нужно. Объясняла, что ей нужно спасибо говорить за случившееся. Но она была такая же упрямая, как и ты. Вот и всё. И давайте заканчивать, мне правда вставать рано и в отличие от вас помогать людям, а не валять дурака. – Опять повернулась к генералу. – Скомандуйте отвезти меня домой.

– Та квартира, это ваш дом? – Танич с недоверием смотрела на девушку.

– Что, не понравилась? – Она встала и пошла к двери.

Рыков открыл её и крикнул кому-то. – Отвезите её домой.

И ушла.

– И что мы имеем? Опять ноль? Ну что за… – Татьяна не успела договорить, её перебил Рыков.

– Вот именно…

У омута

Как хорошо здесь. Тихо. Даже странно тихо, ни птичка не пискнет, ни травинка-былинка не шелохнётся – очень хорошо. Спокойно. Только вода еле-еле течёт, приятная наверное. Тёмная и тёплая, так и тянет потрогать её рукой. Но не буду. Вдруг холодная, а я не люблю холод. Хотя холоднее того, что у меня сейчас в сердце быть не может. Да и осталось ли оно ещё, сердце? Вряд ли. Там где оно было, теперь только чернота и холод – холод и чернота.

Такая же тьма, как и в этом омуте – глубокая чернота. И она тянет меня, манит. Тьма в моём сердце хочет соединиться с чернотой этой воды. Хоче

т. И я не могу сопротивляться этому. И не хочу.

– Не делай этого.

– Не делать? Это ты мне говоришь? Ты? А что мне делать, тогда? Что? Молчишь… Я видела вас сегодня. Вы выходили под руку после вечерней службы. Я стояла напротив входа в церковь и видела вас. Ты красивая, я не могла наглядеться на тебя, а ты так и не повернулась… Не почувствовала мой взгляд, не услышала, стук моёго сердца… Не услышала… А омут слышит. И зовёт, и обещает избавить меня от боли. Избавить от этой невыносимой тоски, которая рвёт мне душу. И днём и ночью, и днём и ночью она гложет меня, словно волчица, которая грызёт и глодает кость, в своём страшном логове. Я не могу этого больше терпеть. Слышишь? Не – мо – гу…

– Не делай этого.

– Не делать? Опять поверить тебе? Ты обещала не бросать меня, ты обещала, что мы всегда будем вместе. ВСЕГДА будем вместе… А что вышло на самом деле? Ты, жена этого мерзкого Степана Авраамовича, и он не только водит тебя под ручку, обнимает за талию и целует твои пальчики. Он ложится с тобой в пастель. Каждую ночь. Каждую ужасную ночь, когда моё сердце сжимает отчаяние, он сжимает тебя в своих объятьях. Каждую ночь, когда я кричу в ужасе и бессилии, он кричит от радости обладания тобой. А ты? Ты тоже кричишь и стонешь? Ты тоже, кричишь и стонешь… Я слышу это. Слышу, и это рвёт мне душу. Это рвёт мне душу, и я не могу больше терпеть эту боль, эту невыносимую боль. Не могу больше терпеть…

– Не делай этого.

– Не делать? Тогда помоги мне. Возьми мою руку и уведи отсюда. Обними меня, поцелуй мои губы, погладь мои груди – согрей меня. Молчишь? Потому что тебя больше нет со мной. Тебя нет здесь со мной, и ты не можешь мне помочь. Не можешь унять боль и холод в моей груди. А я не могу больше терпеть. Не могу. Прости.

Она встала на крою воды, посмотрела в небо, в это голубое и уже чужое ей небо. И шагнула в воду. Вода приняла её, нежно обхватила со всех сторон и потянула вниз, вниз, в тишину и покой. Вода закрыла своими холодными ладонями её глаза, своими холодными губами закрыла её рот. Вода сдавила её грудь так сильно, что она не могла больше дышать, ни одного маленького вздоха. Ни одного глоточка воздуха. Только холод и тишина.

Воронина вскрикнула и открыла глаза, судорожно вдыхая воздух, как будто вынырнула из воды. Села в кровати, озираясь в поисках твёрдой почвы, чтобы ухватиться и вылезти из омута.

– Боже мой, Боже мой. Где я? Что происходит? – Она никак не могла отдышаться и всё шарила руками вокруг себя в поисках спасения. Наконец кошмар отпустил её. Она в номере гостиницы, в кровати. И она не тонет. Не тонет. Это просто кошмар.

– Не делай этого.

– Господи, кто здесь? – Люба вскочила с кровати и включила свет. В маленьком номере никого кроме неё не было. – Боже, какой кошмар, я тонула. Я хотела покончить с собой из-за Марии Лопухиной.

Она посмотрела на часы. Стрелки показывали 7-30 утра.

Танич. 7-30 утра.

«Наконец-то дома. Какой длинный день». – Она посмотрела на телефон и