– Нужно больше. Мне, Альберту, моей охране… Что у нас с дверями в Питере?

– Около двух десятков действующих.

– А дальше на северо-восток?

– Негусто. В основном на заправочных станциях на шоссе и в наиболее крупных населенных пунктах, – отозвался Белдо с некоторой уклончивостью в голосе.

– И все? Отчего так скверно?

– Это все Альберт, не выделяет финансов! – наябедничал старичок.

– Какие еще финансы вам нужны? На ржавый гвоздь и кусок мела, которыми вы это все чертите и рисуете? Делмэнов я вам даю, перелеты проплачиваю… – возмутился Долбушин.

– А проектирование?

– Проектирование чего?

– Магических полей. Знаете ли вы, что земная гравитация неоднородна? А постоянное вращение Земли и ее движение вокруг Солнца? Пространство вещь очень условная. Вселенная расширяется, планеты в вечном движении. Вам только кажется, что дверь на заправке всегда в одном месте! На самом деле ее координаты изменяются ежеминутно! Там, где она была вчера, сегодня голый космос! Вам туда надо? Мне – нет! – в голосе старичка произошло опасное переключение на лекторский тон.

Гай нетерпеливо махнул рукой:

– Об этом после, Дионисий! Шныры выслежены. Мы в общих чертах представляем, куда они направляются. Среди тех, кого вы послали в погоню, есть толковые ведьмы?

– А как же!

– Они способны будут нарисовать для нас дверь где-нибудь поближе, как только шныры окажутся на месте?

Старичок с готовностью закивал:

– Да! А другая дверь у нас в Копытово. В котельной за автобусной площадью. Выглядит как заваренная и закрашенная дверь в глухой стене.

– Далеко отсюда?

– Через два двора.

– Вот и отлично. Значит, ею мы и воспользуемся. А пока, Альберт, велите принести сюда хоть какой-нибудь стол и пару стульев… Свою временную резиденцию я устрою прямо здесь.

– Но здесь же такая нищета! – в ужасе сказал Белдо.

– Четыре голые стены – это еще не нищета. Во многие моменты моей жизни, Дионисий, эта квартира показалась бы мне хоромами, – сказал Гай. – Что же касается запаха табака и перегара, то после запаха гиелятни он даже чем-то приятен.

Долбушин поднял голову и взглянул на Гая с удивлением и интересом. Старичок же, не удержавшись, подпрыгнул.

– Вот она – разница между первошнырами и нами, Альберт! – восторженно воскликнул Белдо. – Мы в лучшем случае начинали с нуля! Первошныры же порой – с минус единицы! И при этом совершенно не считали, что сделали нечто особенное! Нам важно, где и на чем мы спим, – им важен лишь сам факт сна. Для нас убожество селедка с картошкой – для них и кусок хлеба роскошь.

Гай насмешливо наблюдал за Белдо. Он знал, что такова сущность старичка: самое искреннее восхищение первошнырами не помешало бы ему бросить их в камнедробилку, коль скоро он выиграл бы на этом хоть копейку. И опять же – фальши в этом не было бы ни малейшей. Леопард может искренно любить кабанчиков, может даже плакать, убивая их, но питаться при этом морковью все равно не станет.

– Вы закончили умиляться, Белдо? Теперь найдите мне стол и стул!

– Да я у соседей! У соседей одолжу! – засуетился старичок.

Вспомнив, кто их соседи, Яра вцепилась Лиане в руку. Однако Белдо только и успел, что выскочить на площадку. Долбушин остановил его.

– Не надо, Дионисий. Я уже позвонил. Мебель будет здесь через несколько минут, – сказал он.

Афанасий стоял в карауле у Зеленого лабиринта. Утро ветреное, холодное, точно и не лето. Афанасий мерз. Даже держать в руке шнеппер ему было холодно. Он положил его на землю и бегал вокруг, размахивая руками. Родион, сидевший рядом на бревне, посмеивался.

– Очень воинственно! Ты выглядишь как шаманщик, заговаривающий шнеппер. Ты еще восклицай: «Угух-хух-хух!» – посоветовал он.

– Угух-хух-хух! – крикнул Афанасий.

Ветки кустарника зашуршали, раздвинулись, а потом вдруг совсем не там, где шуршали ветки, а много выше, высунулся большой горшок. Повернулся в одну сторону, в другую. Вытаращил на Афанасия укоризненные глаза-пуговицы и скрылся, делая огромные шаги.

Афанасий перестал прыгать и остановился, смущенный:

– Бедный Горшеня! И днем ходит, и ночью. Видел его тулуп? Весь грязный, в колючках. Надо будет, когда все закончится, новый ему подарить.

– Это в зависимости от того, как и чем закончится, – резонно заметил Родион.

Горшеня проследовал дальше. Огромный, бессонный, он цапельными раскачивающимися шагами бродил по шныровскому парку, подходил к пегасне, к жилому корпусу, к воротам, к сарайчикам Кузепыча. Он был повсюду и везде. Его ломкая, нечеткая тень то скользила по стволам деревьев, то вообще исчезала, то вдруг обнаруживалась у старого дуба и сливалась с тенью дерева.

Из окна своего кабинета за Горшеней следила Кавалерия. Окно кабинета было открыто. На подоконнике лежали мешки с песком. Между ними – тяжелые арбалеты. ШНыр серьезно подготовился к осаде.

– Он что-то чувствует, потому и ходит… – сказала Кавалерия Меркурию Сергеичу, неспешно чинившему какой-то очень древний, заслуженный арбалет. – Закладка почти погасла. Думаю, ведьмари прорвались бы, если бы пошли сейчас на приступ. Я не сплю ночами.

– А я вот. Прекрасно. Сплю, – отвечал Меркурий. – Глупо. Волноваться. Можно прогореть раньше. Времени. Надо вести себя. Как олень. Убежал от охотников. И спокойно. Пасется. В чаще.

– Но охотники опять придут.

– Да. Но если олень. Выспится и поест. Охотники. Опять останутся. Ни с чем. Будь как Суповна.

Кавалерия усмехнулась:

– Сковородками швыряться? Это можно.

Накануне Суповна с дикой силой метнула сковороду и попала в берсерка-шпиона, голова которого назойливо маячила на пятачке за главными воротами. Сделав в воздухе больше пятидесяти оборотов, сковорода пролетела около двухсот метров. Меркурий потом не поленился сосчитать. Не всякая стрела даже из лука поразила бы цель на таком расстоянии. Для арбалета оно вообще было нереальным. Суповна, однако, больше жалела о сковороде и теперь бросала в ведьмарей картошкой. Точность метания была уже, правда, поменьше, но все же за картофелинами было даже глазом не уследить. Они вылетали из ее рук как пули.