Некоторые призывники хотят послать домой или на работу письма, но конвертов и почтовых открыток негде купить, кроме того, нет телефона, где можно было бы позвонить. На весь призывной пункт один телефон, и находится он у командования…

Призывники пьяные поют песни: «Ох умру я, умру я, похоронят меня, и никто не узнает, где могила моя»…

26 июня столичные чекисты доложили заместителю наркома госбезопасности Богдану Кобулову: «В ходе мобилизации в г. Москве и Московской области продолжают иметь место отдельные недочеты… Среди отдельной части призывников отмечены случаи недисциплированности и отказа от службы в Красной армии…»

Один из врачей вспоминал, как его 22 июля на призывном пункте зачислили хирургом в медицинскую комиссию. Начальник пункта предупредил медиков:

— Товарищи врачи, судите строго и ответственно. Я знаю ваши штучки — направлять на консультацию, обследование. Этого не нужно. Времени нет. За два дня мы должны отмобилизовать наши контингенты.

Вызывают из коридора по фамилиям. Секретарь по учетным карточкам проверяет, когда проходил медкомиссию. Если давно — посылает к врачам, если недавно, спрашивает:

— Здоров? Служить можешь?

— Могу.

Штамп — и конец. Принят.

«Вот они передо мной — защитники Отечества. От двадцати до тридцати пяти лет. Плохо одетые, но не запущенные, в чистых рубахах. В большинстве худые. Хмурые. Слов не говорят. Они раздеваются у входа и подходят к доктору, прикрывая ладонями стыдные места. Голый человек совсем беззащитен. Он даже соврать боится, если, конечно, опыта не имеет… Совсем пьяных отсеивали в регистратуре — складывали в один класс, вповалку, чтобы проспались. Тех, кто уже прошел комиссию, собирали в другой класс, а как накопится взвод, строили на дворе — и на вокзал».

Состояние армии до начала войны нельзя было назвать блестящим. Об этом свидетельствуют рассекреченные материалы особых отделов. Во время призыва крестьянская молодежь громила торгующие вином магазины, рынки, захватывала поезда, на которых призывников везли к месту службы. Выпив, новобранцы кричали: «Послужим царю-батюшке!», «Долой коммунистов!». Происходили настоящие побоища между деревенскими и городскими призывниками. Милиция не могла справиться, вызывали пожарных, которые водой из брандспойтов разгоняли дерущихся.

Особые отделы сообщали о недовольстве красноармейцев грубостью командного состава, прямым мордобоем, а также отсутствием обмундирования, белья, обуви. Красноармейцы жаловались на недоброкачественные продукты. Бичом командного состава армии стало пьянство. Причем политруки и комиссары составляли командирам компанию — пили вместе, чтобы некому было доложить начальству.

Рассекреченные документы особых отделов Красной армии предвоенного времени, пишет член-корреспондент Академии наук Андрей Николаевич Сахаров (он многие годы возглавлял академический Институт российской истории), «показывают катастрофические недостатки в состоянии советских вооруженных сил: слабый профессионализм командных кадров — выдвиженцев времен Гражданской войны, дремучий уровень рабоче-крестьянских бойцов, коррупцию, воровство и пьянство в армейских частях, нарастающую враждебность красноармейцев к бессмысленно жестоким армейским порядкам, слабую техническую подготовленность сухопутных и авиационных частей…»

К декабрю накопился боевой опыт, появились прилично обученные резервы, солдаты больше не разбегались и не паниковали. Напротив, упорно сопротивлялись. Хотя не все и не во всякой ситуации.

24 октября командующий Западным фронтом генерал армии Жуков приказал: в каждой стрелковой дивизии создать заградительные отряды — по одной роте на полк. Приказ: не допустить бегства с поля боя «одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия».

Но красноармейцы уже прониклись ненавистью к врагу. И осознали, с каким врагом они сражаются и вообще во имя чего идет война. Поначалу этого не было.

В первые месяцы войны советские люди плохо представляли себе, что будет означать немецкая оккупация. Люди старшего поколения на Украине и в Белоруссии помнили кайзеровскую армию времен Первой мировой войны. Тогда немцы вели себя не хуже белых, красных или зеленых. Вот характерные воспоминания: «У меня сложилось устойчивое представление о немцах. Немец был толстый, благодушный, обычно чуть забавный скупердяй, вечно с кружкой пива в руке, с женой, отличной хозяйкой, всегда возившейся на кухне и готовой угостить друзей. Рассказы беженцев из оккупированных областей до удивления не соответствовали этому образу, и поначалу просто не верилось, что сделалось с этими людьми, перевоспитанными фашизмом. Подлинное лицо наших врагов высветилось позднее, через несколько месяцев войны».

«Бабушка раздобывала газеты и прочитывала их от корки до корки, — вспоминает Ирина Млечина. — Однажды одной из приятельниц бабушка рассказала вычитанную в газете историю, которая меня буквально потрясла. В заметке шла речь о том, что фашисты где-то на оккупированной территории загнали группу местных жителей в большую машину и по дороге пустили туда газ. Эта машина называлась душегубка. Все люди погибли, и только один, намочивший собственной мочой носовой платок, зажал им лицо и благодаря этому выжил, и, когда немцы выбросили мертвых пассажиров в яму, он притворился мертвым, а ночью, в темноте, вылез и убежал.

— Какой ужас! Какие звери! — говорила бабушкина приятельница.

А бабушка утверждала, что, когда кончится война, Гитлера посадят в железную клетку и будут возить по всему миру, чтобы все могли плевать ему в лицо и бросать в него камни. Это было зимой сорок первого года, и бабушка еще не могла знать о немецких концлагерях, где заключенных истребляли в газовых камерах».

Стало ясно, что на сей раз немецкие войска пришли в Россию с намерением уничтожить государство и народ. Вот воспоминания скульптора Николая Петровича Гаврилова, вступившего в Красную армию и сражавшегося в войсках Рокоссовского:

«При занятии деревни Дедово мне пришлось столкнуться с фактами фашистских зверств, к которым я относился раньше несколько скептически — как-то не верилось, что это может быть на самом деле…

У околицы я услышал из сарая страшный крик. Дверь сарая распахивается, и идет начальник политотдела Масленов, несет на руках босую, оборванную девочку, которая все время страшно кричала и просила, чтобы ее убили… Оказалось, что во время боя за эту деревню девочку насиловали пятеро немцев. Девочке было тринадцать лет. А после этого ей в половые органы забили остатки бутылки. Она умерла от кровотечения в больнице. Ее не довезли до Москвы…»

14 октября генерал Рокоссовский прибыл в Волоколамск с приказом ни при каких условиях город не сдавать. Уже вечером немцы ударили по левому флангу его армии. Его офицеры собирали всех, кто выходил из окружения или подходил с тыла, и отправляли в бой. Рокоссовский держался очень стойко. Тем не менее войска пятились, и 27 октября Волоколамск перешел в руки противника.