– Что ж, вижу, ты говорила правду, – сказал мистер Дэнворт. – Я определенно наблюдаю тут троих человек, и все они выглядят страшно изголодавшимися.

– Я помогу вам занести пакеты, – сказала я.

Мне было невероятно важно поучаствовать в этом – внести в дом продукты, которые спасут нас всех.

– Годится, – откликнулся он. – Только не надрывайся.

В итоге он внес три, а я один, но неважно. Потом он дал маме на подпись бумагу, где говорилось, что в продуктах нуждаются четверо.

– Вернемся в понедельник, – сказал он. – Не могу гарантировать, что сможем привезти все двенадцать, на которые вы имеете право, но семь, думаю, осилим. Три за эту неделю и четыре на следующую. После этого можете рассчитывать на четыре пакета в неделю, пока что-нибудь не изменится.

Мама всхлипывала. Мэтт смог пожать руку мистеру Дэнворту и сказать спасибо. Джон был занят исключительно тем, что копался в пакетах и показывал нам всем свои находки.

– Берегите себя, – сказал мистер Дэнворт. – Худшее позади. Сумели дожить до этого дня, сумеете и дальше.

– Можно мы поужинаем сегодня? – спросил Джон сразу после ухода мистера Дэнворта. – Пожалуйста, мам. Только сегодня?

Мама вытерла слезы, глубоко вдохнула и улыбнулась:

– Едим сегодня. И будем есть завтра и в воскресенье.

На ужин были сардины, грибы и рис. А на десерт (десерт!) – сухофрукты.

Второй раз за день дали электричество – как раз когда мы ели.

Может, это рай для дураков, но все равно – рай.

18 марта

Электричество включили, когда мы пировали нутом, чечевицей и морковкой.

– Ну-ка, – сказала мама, – попробуем постирать.

И мы попробовали. Без воды в трубах это оказалось непросто, пришлось вручную заливать воду в машинку для стирки и полоскания. Но это все равно легче, чем делать все руками. Мы перестирали все постельное белье, и тока хватило почти на полный цикл сушилки.

Отпраздновали это помывкой голов. По очереди намыливали друг другу волосы. Мама настаивала, чтобы обтирались мы ежедневно, но помыть голову с шампунем – редкая роскошь.

А вечером снова появилось электричество. Минут на десять или около того, но все равно. Сделали ужин в микроволновке.

Ужин в микроволновке! Самые прекрасные слова из всех, которые я когда-либо писала.

19 марта

В кладовке все еще три пакета с едой, но я вижу, что мама нервничает насчет завтрашнего дня. Похоже на электричество. Оно включается и выключается произвольно. И ты не можешь рассчитывать на него.

Но пусть с едой все очень ненадежно, можно подкормить Джона, а это успокоит маму.

20 марта

Мой день рождения.

Мне семнадцать лет, и я жива, и у нас есть еда.

Мистер Дэнворт лично приехал сегодня и привез десять пакетов с продуктами.

– Мы знаем, что должны вам больше, но пока только так. В следующий понедельник ждите положенные вам четыре.

Еды очень много, и она такая дивная. Сухое молоко. Клюквенный сок. Три банки тунца. Я бы долго могла перечислять, но это неважно. Главное – пища, и она позволит нам продержаться еще несколько недель, и потом привезут следующую партию.

В честь дня рождения мама позволила мне самой выбрать меню. Я порылась и нашла пачку макарон с сыром. Из доступного нам это самое близкое к пицце.

Мы все еще многого не знаем. Можно лишь надеяться, что папа, Лиза и малышка Рейчел живы. И бабушка. Сэмми, и Дэн, и все остальные люди, уехавшие отсюда. Грипп прошелся по всей стране, а возможно, и по всему миру. Нам повезло, что мы пережили его. Большинству людей не повезло.

Электричество включают и выключают, и непонятно, когда оно станет стабильным. Дров у нас пока хватает, и Мэтт набирается сил (сегодня он поднялся на десять ступенек и только по маминому настоянию не пошел до самого верха). На улице полно снега, значит, воды нам хватит. Небо по-прежнему серое, и, хотя температура уже неделю не опускается ниже минус восемнадцати, какие-нибудь минус пять кажутся недостижимым блаженством.

Но сегодня не тот день, чтобы тревожиться о будущем. Чему быть, того не миновать. А сегодня праздник. Завтра день станет еще немного длиннее. Завтра я проснусь, и моя семья, мама и братья, будут рядом со мной. По-прежнему живые. По-прежнему любящие меня.

Джонни как-то спросил меня, зачем я до сих пор веду дневник, для кого я пишу. Я и сама себе задавала этот вопрос, особенно в совсем уж плохие дни.

Иногда мне кажется, я пишу его для людей, которые будут жить лет через двести. Пусть узнают, какая у нас была жизнь.

Иногда я думаю, что пишу его для тех времен, когда никаких людей уже не будет, но бабочки научатся читать.

Но сегодня, когда мне семнадцать, я сытая и в тепле, я веду этот дневник для себя, чтобы вечно помнить жизнь, какой мы ее знали и какой мы ее знаем, веду для тех времен, когда мы наконец выйдем с веранды.