— Нам для истории не надо, — ухмыльнулся Дугин. — Идите, груз пустяковый, мы с Веней свободно справимся.

Семёнов, Гаранин и Бармин пошли к лётчикам. Филатов забрался в самолёт.

— С чего начнём, Женя?

— С перекура, — предложил Дугин, присаживаясь. — Или не хочется?

— Не очень, — признался Филатов.

— Нормальная вещь, скоро и про девочек забудешь, — пообещал Дугин. — До конца зимовки.

— Врёшь, — недоверчиво сказал Филатов. — Нет, в самом деле?

— Шучу. — Дугин подмигнул. — Но во сне раньше чем через месяц не увидишь. И то без душевного волнения.

— Ну, это ещё терпимо. А то чуть не до смерти напугал, даже слабость в ногах почувствовал.

— А вообще как? Шарики в глазах не прыгают?

— Ещё нет. Но и в футбол играть не хочется.

— И не захочется. У нас только док психованный, в пинг-понг напарников искать будет. Силы девать некуда, гирей зарядку делает.

— Саша — мужик что надо, — возразил Филатов. — На Льдине, сам знаешь, лучшим грузчиком был. А ты чего на него хвост поднял?

— Некультурно выражаешься, Веня. Мне с твоим Сашей делить нечего, разные учебные заведения кончали. Я в его клистирных трубках не разбираюсь, а он в моих дизелях.

— Что-то я тебя не пойму, Женька. Ласковый такой, в глаза всем улыбаешься, а в кармане фигу показываешь.

— Грубый ты человек, Филатов. — Дугин поднялся. — Кончай перекур. Я вниз спущусь, принимать буду. Носом дыши, слышишь? И нагибайся так, будто пузо у тебя выросло, медленно, понял?

— Проинструктировали, — отмахнулся Филатов. — Ну, принимай.

Аккумуляторы были тяжёлые, двухпудовые. Первый из них Дугин принял на руки, как ребёнка прижал к груди, осторожно нагнулся и положил на волокушу. С непривычки даже кровь в голову хлынула, с трудом отдышался.

— Может, подождём со вторым? — предложил Филатов.

— А чего ждать, давай.

Дугин, чтобы стать повыше, влез на связку спальных мешков и только принял второй аккумулятор, как мешки вдруг поехали из-под ног. Дугин покачнулся, аккумулятор выскользнул и с грохотом упал на волокушу.

— Цел? — испугался Филатов.

— Что с ним сделается? — Дугин укутал аккумуляторы спальными мешками. — Всё, что ли?

— Ящик ещё с бифштексами. Да ты разверни, посмотри.

— Бифштексы?

— Какие там бифштексы, я про аккумулятор.

— Никуда он не денется, подавай ящик.

— Держи.

— А теперь все сюда. — Белов подошёл к флагштоку. — Ваня, камеру отогрел? Снимешь церемонию подъёма флага. Зови свою кодлу, Сергей!

— Только побыстрее. — Бортмеханик Самохин взглянул на часы. — Сорок минут стоим, моторы застынут, Николай Кузьмич!

— Быстрее не выйдет, — сказал Семёнов. — Рановато, Коля, флаг поднимать.

— Почему это? — с деланным удивлением спросил Крутилин.

— Будто не знаешь, Ваня. Станция оживёт, выйдем в эфир. Тогда и поднимем.

— Бюрократ же ты, Серёга! — возмутился Белов. — Не разводи канитель, поднимай флаг, чинуша!

— Это я чинуша? — засмеялся Семёнов. — Не проси, Коля, не стану традицию нарушать.

— Даже ради друга? — забросил удочку Белов. — Который, не щадя своей драгоценной жизни, приволок тебя в эту чёртову дыру?

— Именно так, — подтвердил Семёнов. — Голый перед тобой разденусь — снимай, а флаг поднимем, когда отобью первую морзянку.

— Тьфу! — Белов под общий смех сдёрнул подшлемник, вытер слюну. — Такого кадра лишил, собака!

— А где Волосан? — спохватился Бармин.

— Дрыхнет на моём кресле, — сообщил Крутилин.

— Оставайся с нами, пусть летит вторым пилотом, — предложил Бармин. — За тебя вполне сработает!

— Моторы, Николай Кузьмич, — напомнил Самохин.

— Всё, братва, летим! — Белов знаком успокоил бортмеханика. — Ну, Серёга, ну, бюрократ! Давай обнимемся, что ли? Снимай, Ваня, всё-таки тоже кадр не из последних!

— Ради кадра? — с притворным негодованием спросил Семёнов. — А вот и Волосан, с ним и обнимайся.

Лётчики помогли подтащить волокушу к дому, стали прощаться.

— С завтрашнего дня, Сергей, начинаем рейсы двумя бортами, — пообещал Белов. — Так оставить тебе на денёк охотника за пингвинами?

— Конечно, веселее открывать зимовку.

— С одним условием: без меня флаг не поднимать! Нету ещё такого кадра в моей коллекции, понял?

— Попутного ветра, Коля!

— Лучше никакого. Ну, до связи!

— До связи, дружище!

«Беда, Николаич…»

Нигде в другом обитаемом месте Земли нет такого обилия света, как на Востоке в полярный день.

Удивительная вещь! Солнце почти что в зените, оно заливает купол таким нестерпимым светом, что без тёмных очков и шагу не сделаешь; прозрачнейший воздух весь пронизан пляшущими лучами, и эта ясно видимая весёлая пляска создаёт столь убедительную иллюзию тепла, что так и хочется раздеться, позагорать. Только не верь этому ощущению, оно сплошной обман. Слишком белый, самый девственный на Земле снег, возгордившись своей несравненной чистотой, отказывается принимать губительное тепло — солнечные лучи отражаются от поверхности и отлетают прочь, как стрелы, пущенные в стальную стену.

Так уже было миллионы раз: каждый год полярным летом солнце штурмует ледяной купол мощными потоками радиации, а тот, укутанный в защитную белую одежду, успешно отбивается от этих атак. В Центральной Антарктиде солнце с его испепеляющим жаром унижено и оскорблено: в титанической борьбе лёд побеждает пламень.

И только когда на купол пришли люди, на первозданной белизне появились чужеродные тёмные пятна, не умеющие отражать солнечные лучи. Нащупав слабинку, солнце устремилось туда, оно очистило от снега крыши домиков, прогрело поверхность стен, но большего сделать не сумело — неистребимые волны холода с поверхности купола поглотили и это тепло, не дали ему проникнуть сколько-нибудь глубоко.

Вот и получилось, что солнце для Центральной Антарктиды было и осталось огромной и яркой лампой дневного света, холодной, как свет далёких галактик.

— Вперёд, реаниматоры! — Бармин распахнул дверь.

— Че-го? — с угрозой спросил Филатов.

— Медицинский термин, детка. Будешь оживлять станцию.

— Его самого оживлять пора, — съязвил Дугин, входя в дом. — Милости прошу к домашнему очагу!

— Раздевайтесь, дорогие гости! — проворковал Бармин. — Пол у нас паркетный, наденьте, пожалуйста, тапочки!

— Минус сорок шесть, — сообщил Гаранин, смахнув иней с термометра. — Парадокс! В дома на два градуса холоднее, чем на улице

— Холодильная камера, — ощупывая лучом фонарика стены холла, покрытые слоем игольчатого инея, сказал Дугин. — Погреб!

— Николаич, вот это сюрприз! — послышался из кают-компании голос Бармина.

Видимо, люк в потолке был закрыт неплотно, и в кают-компанию навалило снега, на столе возвышалась снежная пирамида, верхушкой своей уходившая в люк.

— Ничего страшного, — успокоил друзей Семёнов. — Даже к лучшему, не надо будет заготавливать снег на улице, отсюда возьмём и на питьевую воду и на систему охлаждения для дизелей.

— Эй, новички! — воззвал Бармин. — Это к тебе, Веня, относится, и к тебе, Волосан. Смотрите и запоминайте. Первая дверь направо — кабинет начальника, ничего хорошего вас там не ждёт и ждать не будет. Зато вторая дверь — ого! Снимите с благоговением шапки — это камбуз!

«Здравствуй, домишко,