Тут он получил неожиданную помощь. Человек пятнадцать раненых, превозмогая боль, взялись за оружие, среди них был и Морок. Пробовал встать Краслав, но его сил хватило лишь доползти до порога, где он и остался лежать, задыхаясь от бессильных слез.

Кольцо наступающих сжималось. Йерикка никому не молился. Он только проверил, выведено ли наружу кольцо закрепленной под курткой и рубахой гранаты. Внуку старого князя и сыну казненного данванами подпольщика нельзя попадать в руки врага живым. Когда припрет — он выдернет это кольцо.

И, может быть, через несколько лет в племени Рыси — далеко отсюда — родится мальчик, который вырастет похожим на него, Йерикку.

Он очень хотел в это верить.

Но подлая память, которую он обрел, живя в лживом и безжалостном городе, подсовывала коварные строки…

А время уходит… Куда?

Может — в вир-рай, где звезд свёт колюч?

А может быть — просто

Идет в никуда?

И мы — в никуда…

Не по звездному мосту,

Который — над нами в лохмотьях туч.

Не в вечную жизнь,

А для вечного тлена,

Не в звездную высь,

А просто — под землю,

Не чтобы вернуться —

А так вот, навечно.

Могилы сомкнутся,

И в Верью нет веры…

— Замолчи, — прошипел он, прогоняя голос, и повел стволом, выцеливая первую расплывчатую фигуру врага.

Пусть — не похожий. Пусть. Лишь бы родился. Родится — значит, племя останется жить. Ради этого стоило умереть.

* * *

Олег не хотел просыпаться. Он не желал возвращаться в шумный, грохочущий мир, в эту войну, в эту смерть. Он спал — и спать было прекраснее всего, что он знал в жизни.

Мешал только Голос. Он бился в клетках сонного мозга, как рев тревожной сирены. Он кричал и звал.

"Вставай! Да вставай же, подонок, мразь, трус! Надо драться! Ты слышишь — идет бой! Встань, мальчишка, ничтожество! Это предательство — спать! Предательство — спать!"

"Отстань, — отбивался Олег, — я хочу спать, и я не желаю, чтобы мне указывали, что делать! Я…"

"Настоящий Олег — это я! — кричал голос. — Я, а не тупая, ленивая, ничтожная скотина, кусок мяса, который дрыхнет, пока убивают его сородичей! И я, Олег Марычев, не позволю тебе валяться и храпеть!!!"

Огненная боль рванула тело слева под ключицей — словно впился в не го клыками какой-то зверь.

Рысь, например.

Олег открыл глаза…

…Хорошо, что он не пошевелился. Широкие спины шестерых хобайнов, согнутые около остатков стены, видны были шагах в десяти. Хобайнн возились с чем-то, похожим на легкое орудие… и Олег услышал команду:

— Выжечь их!

"Хорошо, что автомат не забрали."

Он поднял оружие, прицелился в крайнего левого и вогнал весь магазин, тридцать 7,62-миллиметровых бронебойных, жал, по дуге — до крайнего правого, прямо в широкие маскировочные спины…

…Йерикка сделал свое дело. Он со своей инвалидной командой, бабами и детьми задержал десант почти на три часа, и хобайнов ждала даже не неожиданность, а нечто страшное. Они оказались в ловушках — невозможно было определить, откуда начнет стрелять очередной проснувшийся. Некоторым показалось, что встают мертвые — а что еще думать, когда лежащее в грязи, перепачканное кровью тело вдруг поднимается и открывает огонь. Рассеянные по веске хобайны вынуждены были вести бой мелкими группами в окружении. В ответ на их требования подкреплений к Стрелково пошли машины и пехота — применять артиллерию и вельботы теперь, когда, бой стал похож на слоеный пирог, было опасно.

Десант, который должен был принести почти бескровную победу, сыграл на руку защитникам Стрелкова…

… - Сволочи, я спать хочу, — бормотал Олег, — сейчас вас всех кончу и досплю!

Под его словами подписался бы любой из защитников. Сейчас они стреляли даже не в данванских слуг, а в тех, кто-таки не дал им выспаться как следует. При малейшем затишье бойцы вновь начинали дремать.

— То добрый выстрел! — похвалил Богдан, когда танк, выпустив снаряд, прямым попаданием накрыл пулеметный расчет хобайнов. — Часом хоть целуй их — до того красно они своих шерстят!

Богдан, Олег и кто-то из местных пацанов держали оборону в развалинах вечевого подворья. Танковый снаряд разорвался на обрезе стены, осыпав обороняющихся щебнем. Мальчишка, стрелявший из окна, грохнулся вниз, но тут же сел и потряс головой:

— Ух!

— Жив? — окликнул его Богдан.

— Так что мне сделается? Я откуда только не падал, не то что с окна! — возбужденно почти кричал мальчишка. — С дерева падал сто раз, с лошади — двести, под танк падал…

— Под танк?! — изумился Богдан, меняя магазин.

— А то, — кивнул мальчишка, - танк до сих пор во-он там за околицей ржавеет!

— То как? — недоверчиво спросил Богдан.

— Ну я ж под него с гранатой падал, — пожал плечами мальчишка и засмеялся вслед Богдану.

Танковый люк откинулся, из него показалась голова танкиста. Он опасливо поворачивался, смотрел вокруг.

Крах! Танкист дернулся и сполз обратно. Олег перезарядил винтовку, процедил:

— Ну, идите сюда!

Танк, похоже, определился. Но, не прошел он и пары саженей, как из подвального окна, на треть засыпанного щебнем, выдвинулся ухват, в котором — очень удобно! — лежала противотанковая мина. Ухват опустился точно под накатывающуюся гусеницу…

Рррах! Гусеница «потекла». Разворачиваясь, словно мамонт-подранок, танк кормой въехал в одни развалины, носом — в другие. Пушка, угрожающе качнувшись, начала разворачиваться. В тот же момент мальчишка, содрав с себя куртку, ткнул ее в ствол и, пропихнув ударом автомата подальше, скатился в сторону, крикнув:

— Ложись!

Вместо обычного гудящего выстрела танка раздался настоящий взрыв. Олег оторвал голову от щебня. Ствол орудия был разворочен «цветочком». Из открытого башенного люка валил дым.

Мальчишка сел и, сплюнув, сказал:

— Вот так вот.

А Олег, перевернувшись на спину, захохотал.

— У… ух… ватом, — стонал он, колотя кулаком по щебню и повизгивая. — Ухватом и ку-ку-ку…

— Лет шесть еще протяну, — с важным видом сказал мальчишка, — жениться успею, ты только подольше кукуй.

— Курткой! — выпалил Олег. — Ухватом и курткой! Танк подбил! О-о, мне нравится эта война!

— Вольг! — Богдан ткнул в сторону развалин наискось: — Гляди! Уходят!

Правильней было сказать «убегают». Группа хобайнов пересекала развалины.