– Этот бразилец на Люську тоже не клюет, сука! Третью бабу ему подставляю и – кикс. По-моему, он вообще педик.

– Значит, позвони в Отдел, закажи педиков, – сказал ему Шаховский и подошел к другому столу, где за пультом сидел толстый, с вьющимися и всклокоченными светлыми волосами 37-летний мужчина. Приминая волосы, его круглую голову обхватывал тонкий обруч, на котором держались наушники, но было похоже, что он работает вполуха – и смотрел он вовсе не на экран, а в какую-то английскую книжку, которую он пролистывал одной рукой, а второй что-то быстро писал на длинном листе бумаги, из-под которого выглядывал черный край копирки и еще один белый лист.

– «Дуб», ты опять на работе халтурой занимаешься?! – незло сказал ему Шаховский. – Ну-ка, включи мне номер этого шведа, с которым Тамара работает. Может, они в номере?

– Нет, они отвалили еще днем. Она его повела в музеи. Но у них на семь столик заказан в баре, – ответил Дубов, не отрываясь от книжки.

– Придется подождать, – сказал Шаховский Светлову. – Располагайся, садись. – И спросил опять у светловолосого: – Что ты читаешь?

– Офуительная книжка! Новый американский детектив про нашу жизнь, – отозвался тот, не прекращая строчить что-то на бумаге чуть вздрагивающей от спешки рукой. – Знаешь, я простой человек и скажу без всякой неловкости – всю ночь читал до восьми утра. Дико увлекся. На каждой странице – аромат аутентичности.

– Так что? Ты ее решил от руки переписать? – спросил Шаховский насмешливо.

– Нет, рецензию пишу. Для АПН – в журнал «Новый африканец», для «Московского комсомола» и в английскую редакцию Всесоюзного радио. Надо же разоблачить, что эта книга служит разжиганию ненависти к нашей стране. Приходится выдергивать какие-то фразы из контекста и клеймить книгу за обилие секса и провинциализмы.

– Алик, на хрена тебе столько денег? – спросил из другого конца комнаты маленький, похожий на корейца, мужчина. – Газеты, радио, КГБ и еще, небось, фильмы переводишь в Доме кино?

– А какая тут зарплата, в Комитете? Хреновая, – отозвался светловолосый, застегивая пуговицу рубашки, которая тут же расстегнулась под напором его толстого, нависающего над ремнем живота. И вдруг насторожился, плотней прижал рукой наушник к уху, сказал майору: – «Шах», девочки подошли к делу. Будешь слушать? – и движением ручки на пульте навел невидимую в валютном баре телекамеру на столик, за которым сидели два молодых иностранца с двумя девушками – блондинкой и брюнеткой.

– Включай, – сказал ему Шаховский,

– А-а-а… – протянул светловолосый с намеком, кивая в сторону постороннего Светлова.

– Это свой, включай, – приказал Шаховский.

Светловолосый щелкнул на пульте рычажком переключателя звука, и в ту же секунду из стоящего на пульте динамика донеслись в комнату голоса разговаривавших внизу, за столиком бара, двух девушек и иностранцев.

– …У него мать была оседлая цыганка, а отец русский, – говорила пышногрудая крашеная блондинка, посасывая коктейль из фужера.

– Как ты сказала? «Оседлая»? Что это такой? – спросил у нее молоденький, высокий, с аристократически бледным лицом иностранец, записывая что-то в свой блокнот.

– Как тебе объяснить? – задумалась блондинка. – Ну, цыгане обычно кочуют, ну, ездят с места на место. А его мать уже не кочевала, а жила на одном месте. Осела, понимаешь? Ну, да это неважно. Важно, что до того, как он с Галей познакомился, его никто не знал, он в каком-то ресторане цыганщину пел. А Галя его в Большой театр пропихнула. Еще бы!…

– Подожди, – снова перебил ее молоденький иностранец. – Что такое «пропихнула»?

– Ну устроила туда по блату, – нетерпеливо сказала брюнетка, неуклюже пытаясь выудить соломинкой вишню из своего уже пустого фужера. – Вообще, я слыхала, что эта Галя такие дела делает – если бы КГБ дали это все раскрутить – фью-у!

– Какие дела? – спросил его приятель, раскуривая сигару. Он ничего не записывал, но на столике перед ним, рядом с коктейлем, лежал портативный магнитофон.

– Товарищ майор, японцы прибыли, – сообщил от другого пульта маленький, похожий на корейца, сотрудник. Перед ним на экране телепульта были видны четыре японца, которые молчаливо, каждый держа в руках по портфелю-дипломату, усаживались за свободный столик.

– О чем говорят? – тут же перешел к его пульту Шаховский.

– Ни о чем. Молчат.

– Суки! – огорченно сказал Шаховский. – Таскают с собой эти «дипломаты», ни на секунду из рук не выпускают. Физики сраные! – он повернулся к сотрудникам, которые играли на диване в шашки. – Братцы, кончай филонить! Иностранец попер…

Действительно, на экране, показывавшем вход в валютный бар, было видно, как по вестибюлю идут в бар группы иностранных туристов – рослые американцы и канадцы, субтильные французы, дородные немцы. В дорогих шубах или в прекрасных вечерних костюмах. Некоторых мужчин сопровождали явно русские девицы.

– Смотри, – кивнул Светлову на этот экран Шаховский. – Хрен его знает, на каких соках они там растут, эти иностранцы. От наших в момент отличишь! А вот и твоя…

Под руку с рослым шведом к входу в бар двигалась, чуть гарцуя бедрами, стройная брюнетка – Тамара Бахши. Та самая, с которой Светлов провел ночь в моей квартире с пятницы на субботу. Светлов порывисто встал, двинулся к выходу, но Шаховский остановил его:

– Стой! Ты что – в кителе туда попрешься? Офигел, что ли? Пойди в ту комнату, там у нас реквизит. Между прочим – все импортное. Подбери себе костюм и галстук. Галстук умеешь завязывать?

Через несколько минут Светлов – уже в штатском костюме и при галстуке – был внизу, в валютном баре. Там, в интимном полумраке, было уже многолюдно, шумно, на небольшой балюстраде играл эстрадный квартет, возле него танцевали несколько пар. Светлов оглядел потолок бара, пытаясь определить, где же находятся скрытые объективы подвижных телекамер, но не обнаружил ни одного – потолок тонул в темноте. Светлов выпил за стойкой бара рюмку водки и затем словно бы случайно увидел свою Тамару – она сидела за столиком с рослым конопатым шведом лет сорока пяти. Изобразив на лице учтивость, Светлов подошел к их столику и сказал шведу:

– Извините, могу я пригласить вашу даму на танец?

Швед посмотрел на него непонимающим взглядом, и Светлов негромко сказал побледневшей Тамаре:

– Переведи ему, пожалуйста, что я твой старый знакомый и ты согласна со мной потанцевать.

Тамара на ломаном английском языке выполнила его приказ.

– О, шур! Шур! – сказал ей швед. – Карашо!

Светлов увел Тамару к балюстраде, к оркестру – подальше от вмонтированных в каждый столик скрытых микрофонов. Здесь грохот джазового квартета покрывал все голоса, и Светлов, крепко прижав к себе Тамару здоровой левой рукой, сказал ей на ухо:

– Детка, вопрос первый: у тебя есть триппер или сифилис?

Тамара возмущенно дернулась, но Светлов держал ее жестко и крепко, и при этом нежно улыбался.