И вот все гражданские лица, обозные и часть конницы стали после муссона в декабре 326 года лодочниками, гребцами, матросами, речниками, а вскоре и моряками. В Никее около Джелампура флотилия из 200 кораблей, о которых мы уже писали, за 60 дней была отремонтирована и построена из ароматного кедра, смолистых сосны и ели, сплавленных из Гималаев. Команда в основном состояла из островных греков, ионийцев, карийцев, киприотов, финикийцев, египтян, сопровождавших войско и имевших глубокие познания в мореплавании. Рулевых и сигнальщиков дублировали индусы, знавшие проходы, быстрины и излучины Пяти Рек и Инда. Именно они руководили 1200 лодками и плотами, предназначенными для переправы около трети экспедиции, включая женщин и детей. Две другие трети двигались пешком, верхом или на спинах слонов по берегам Джелама, в древности Гидаспа. До отправления царь распределил среди своих приближенных соратников и союзников командование над 34 триерами и назначил адмиралом Неарха, сына Андротима, советника Филиппа II. Эта семья моряков происходила из города Лато на Крите (сегодня маленький порт Агиос-Николайос) в бухте Мерабелон. Именно Неарх еще прежде рулевого царского корабля Онесикрита и мемуариста Клитарха снабдил историков самым подробным рассказом о сплаве по великим рекам — 1400 километров — и о плавании по Индийскому океану от одного из рукавов в устье Инда около Карачи до одного из рукавов в устье Тигра около Абадана. Именно его рассказ в кратком виде представляет Арриан в VIII книге своего «Анабасиса», озаглавленной «Индика», то есть «Индийские дела».

Как и положено, отъезду предшествовало большое искупительное жертвоприношение. Царь, для которого это было второе морское посвящение и который мечтал увидеть великий Океан, опоясывающий мир, принес торжественное жертвоприношение богам своей родины, тем, на кого указали прорицатели, Посейдону, Амфитрите и нереидам, греческим божествам воды, самому Океану, а также Гидаспу, Акесину и Инду, по бурному течению которых ему предстояло спуститься. Он устроил музыкальные и гимнастические состязания, за которыми последовал пир для целого войска. Сев на корабль, царь сделал то, что делали все греческие капитаны, когда выходили в море: совершил жертвенное возлияние вина из золотой чаши для недоверчивых божеств воды, которую он собирался покорить, еще одно — Гераклу, своему предку, одно богу Амону, своему отцу, и последнее — прочим богам своей семьи. Затем труба подала сигнал к отправлению. Каждое судно заняло свое место — военные корабли впереди, следом транспорты для лошадей и, наконец, шлюпки и лодки, которым было запрещено покидать свои места, чтобы не создавать беспорядка и толкотни. Отплывали в строгом порядке, в сопровождении весельного плеска и пения гребцов в корабельных трюмах. По берегам реки долго звучало эхо. Местные жители некоторое время с песнями следовали за этой флотилией, в которой находилось столько их соотечественников (Арриан, VI, 3, 2–5).

Плавание к морю длилось семь месяцев, прерываясь всевозможными злоключениями. Незадолго до слияния Джелама и Чинаба берега Джелама сужаются и вода с ужасным шумом устремляется между скал. Рулевые не в состоянии были править кораблями, которых крутил водоворот. Два тридцативесельных корабля разбились. Не в силах удержаться на ногах, воины цеплялись за что попало или падали на палубу. Царь, который не умел плавать, разделся и ждал неминуемой смерти, между тем как друзья готовились его выловить из воды, если бы флагманский корабль опрокинулся. Наконец, непонятно как, пороги были пройдены. Индийские рулевые отталкивались лопастями весел от скал и соседних кораблей, когда те подходили слишком близко, угрожая столкновением. Некоторые суда садились на мель вдоль берегов Чинаба, в бьефе современной плотины Эмерсон. Наконец прошли все корабли. Отдых. Устранили последствия аварий. Спасшись против всяких ожиданий, царь принес жертвы богам. Каждый день суда проходили приблизительно 40 стадиев, то есть около 7,5 километра, чтобы дать войскам высадиться, когда это позволяли берега, и подождать воинов, всадников и слонов, сражавшихся с местными жителями по обоим берегам реки. Если представлялась возможность, окружали заботой и подлечивали раненых, заболевших, отставших. А таких хватало. Прежде всего тех, кого покусали змеи с металлическим отливом из района Никеи, гребенчатые гадюки, или раздавленных огромными индийскими питонами длиной от 7 до 10 метров. Были такие, кого убили палицами обитавшие на границе Пенджаба и Синда шивасы, одетые в звериные шкуры. Были и те, кто просто поцарапался отравленными дротиками фанатиков из страны брахманов на правом берегу Инда. Наконец, оказался среди них и сам бесшабашный царь, считавший, что один сможет взять крепость кшудраков: его пришлось целых семь дней лечить на борту, а сам он лежал без движения, между жизнью и смертью. Давали о себе знать дизентерия и чесотка, не давали покоя ужас и страх.

Но бывали и развлечения, а когда течение позволяло, приятно было медленно скользить по воде. В паузах наши моряки, бывало, ловили обезьян, особенно макак, которые быстро становились ручными. Клитарх, собиравший рассказы ветеранов Великой армии, описывал, как охотники на глазах у обезьян намазывали себе веки патокой из сахарного тростника, а потом оставляли на видном месте горшочки с клеем, которым и замазывали себе глаза несчастные подражатели (Диодор, XVII, 90, 1–3; Страбон, XI, 1, 29; Элиан. О природе животных, XVII, 25). Чтобы поймать этих лукавых компаньонов, которым готовилась роль забавных корабельных талисманов, существовало и множество других уловок, например сандалии с подвохом или зеркала. Греки и туземцы участвовали в соревнованиях, которые устраивали в войске, в гладиаторских боях, испытаниях факиров, травле собаками диких зверей, дискуссиях между индийскими аскетами и греческими эрудитами, каковыми являлись, например, Дандамис и Онесикрит. Стоит ли включать в число пауз и развлечений основание таких городов, как Александрия Опиенская около Ушха, на берегу Сатледжа, или Александрия Согдийская около Раджанпура, для которых были набраны десять тысяч колонистов из числа местных жителей и уставших мореходов? Или прибытие тридцативесельных кораблей и шлюпок к независимому народу кшатрасов? (Арриан, VI, 15, 1). Вероятно, это была столь же славная операция, как и переправа с одного берега Инда на другой около Суккуна, к северу от Мохенджо-Даро, отряда Кратера со всеми его лошадьми и слонами. В этом месте в половодье река достигает более 1500 метров в ширину. Но неизвестно, была ли эта переправа осуществлена при помощи понтонного моста, баркасов или на плотах, поддерживаемых тысячами бурдюков.

Наконец флот пришел в Патталу (около Татты, 155 километров к востоку от Карачи?) в начале дельты Инда. Да и пора уже. Половина кораблей сгнила. Начались практически безостановочные муссонные дожди. Люди были изнурены. О состоянии женщин и детей, сгрудившихся на крошечных джонках, страдавших от лихорадки и недоедания, нам не сообщают, поскольку рассказчиков интересуют лишь заботы несчастных героев-мужчин и поскольку история, как и война, всегда была исключительно мужским уделом. Всё, что мы теперь знаем, — это то, что царь (всегда и всюду лишь он) велел построить порт, причалы и доки там, где разделяются два главных рукава реки. В его флоте слишком много торговых кораблей и купцов, чтобы можно было не оказать им поддержки в захвате двух огромных потенциальных рынков — в Индии и в Персидском заливе. А поскольку Океан, как утверждают, опоясывает землю, ясно, что одни и те же воды омывают берега Индии, Вавилонии и Аравии. Как только Патталу укрепят, она будет играть на границе Индии и пустыни ту же роль, что и египетская Александрия на границе долины Нила и Сахары.